Газета День Литературы # 166 (2010 6)

Автор неизвестен

Конечно, на фоне бесчисленных повествований, где "я" неискушённое, ничего из себя не представляющее, вопиёт, "взывает к небу", навязывает себя читателю, – на этом фоне книга Юзефовича остро выделяется своей строгостью и может, на первый взгляд, показаться отрадной. Но именно на первый взгляд – последняя лесть горше первыя.

Не заметит это в книге Юзефовича только слепой – рачительную трату эмоций, уклончивый обход всякого острого угла, всякой неудобной мысли… А это, в свою очередь, уже следствие того исключительно прагматического подхода к искусству, той Sparsamkeit – бережливости, – которая так удивительна для нас и непривычна и которая, видимо, очень пришлась по вкусу купеческому представлению об искусстве. Книгу грубо выставили на обозрение как пример письма, достойного

сегодняшнего дня. Пример опрометчивый; одним днём судьба её и будет исчерпываться. Глубоко, по-настоящему, эта книга, какими бы её эпитетами ни награждали, сознания не задевает.

"Мимо, мимо – навсегда".

Дмитрий КОЛЕСНИКОВ СЛОВО В ЗАЩИТУ...

Шестидесятников сейчас у нас не любят. Не ругает их нынче в прессе только ленивый. Причины тому несколько лет назад последовательно изложил известный философ и политолог Александр Ципко в фундаменталь- ной статье "Код шестидесятничества", появившейся на страницах "Литературной газеты" ("ЛГ", 2006, № 43). Автор статьи припомнил шестидесятникам все смертные грехи – их "национальное, религиозное, государственное отщепенство", их марксистские убеждения, их зловещую роль "и в практически бескров- ной, и в этом смысле бархатной августовской революции 1991 года, и в распаде СССР, и в самоубийстве исторической России". Один только момент совсем упустил из виду Александр Сергеевич в пылу безудержного обличения, крайне важный момент, надо сказать – шестидесятники, несмотря на все их перечисленные недостатки, были, прежде всего, замечательными поэтами, и останутся в нашей славной истории именно как поэты. Не создателя "Записок ненастоящего посла" Александра Бовина и не историка-медиевиста Арона Гуревича, мировоззрение которых поступательно развенчивает Ципко, будет помнить Россия в качестве шестидесятников, а Беллу Ахмадалину, Юнну Мориц, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского и Роберта Рождественского.

Правда, позднее творчество некоторых поэтов-шестидесятников действительно оставляет желать много лучшего. Не случайно последний стихотворный сборник Андрея Вознесенского "Тьмать" в своё время подвёргся справедливому разносу критики. Искусное формо- и словотворчество Вознесенского было открыто высмеяно. Впрочем, Вознесенский с молодости стремился к безвкусной авангардной форме: его стихотворения советского времени также не отличаются глубокой содержательностью. Однако фигура Вознесенского представляется мне исключением в ряду шестидесятников, стихи и поэмы которых – как советские, так и постсовесткие – поражают по-юношески волевым напором, задорным характером, органичной исповедальностью и яркой романтикой борьбы. Что касается формы стиха, то они выступали продолжателями вековых традиций русской литературы, заложенных Пушкиным и Лермонтовым, Некрасовым и Есениным; недаром в начале "Братской ГЭС" Евтушенко обращается с молитвой именно к этим поэтам. Авангардисты же среди шестидесятников встречаются нечасто.

Поэтическому их становлению во многом способствовала современная им эпоха. Как писал Лев Аннинский в предисловии к сборнику Евгения Евтушенко "Краденые яблоки", "поэзия на какое-то историческое мгновенье стала тогда универсальным знаковым языком". О том же свидетельствует Вячеслав Огрызко, отмечая, что в период социализма "поэт своим словом мог десятки тысяч молодых ребят отправить на сибирские стройки". Согласитесь, навязчиво просится сравнение с нынешним временем, а точнее – безвременьем, когда, по словам Александра Солженицына, "воцарилась та анархия свободы слова, когда никакое слово уже ничего не весит и ни на кого не влияет", и в недавнем прошлом самая читающая страна в мире сделалась вдруг патологически безразличной и к поэзии, и к прозе.

Лучшими поэтами-шестидесятниками, в полной мере воплотившими в своём творчестве все упомянутые нами достоинства, на мой взгляд, являются Андрей Дементьев и Евгений Евтушенко. Когда-то ими, как и другими шестидесятниками, взахлёб зачитывалась вся Россия, теперь же критики с презрением и сквозь зубы отзываются об их поэтическом творчестве. Думается, такое пренебрежительное отношение обусловлено чисто политическими причинами, упомянутыми мной вначале. Политические взгляды шестидесятников и мне далеко не близки, но я, прежде

всего, ценю их как талантливых поэтов. Не зря же, в конце концов, многие их стихи становились народными песнями, а это высшая награда для писателя.

Владимир БОНДАРЕНКО ПОЭЗИЯ ИСЦЕЛОВАННОГО ВОЗДУХА

Ерофеева В.Г. "Пред сенью тени..." Стихи. – М: Издательский дом "Российский писатель", 2010.

Когда-то Велимир Хлебников писал: "Русь – ты вся поцелуй на морозе..." Может, и на самом деле у России женская душа. Потому и богата наша страна женскими поэтическими дарованиями. А какая женщина может жить без любви и поцелуев?

Кажется, сам воздух наполнен поцелуями в стихах Валентины Ерофеевой. Но, увы. Где есть поцелуй при встрече, часто есть и прощальный поцелуй.

Чист поцелуй до головокруженья.

Чист поцелуй твой и чисты глаза.

Ах, милый-милый, в жажде пораженья

Забыл слова прощальные сказать.

Он остаётся в памяти навсегда. Чистый и терпкий прощальный поцелуй. Сборник стихов Валентины Ерофеевой переполнен любовью. Страстной, нежной, трагической, лирической. Валентина, казалось бы, самые затасканные объяснения в любви может превратить в поэтический акт.

Тело пело, пело тело,

Приникая, проникая,

Растекаясь, обвыкая

В сладкозвучной тишине.

Тело пело о стране,

Из которой выход в море,

Там, где лодочка одна,

Страстной негою полна,

Тайну двух хранить должна...

Часто Валентина Ерофеева осознанно отбрасывает из своей поэзии всё серьёзное, превращая её в поэзию нежных шёлковых материй, в поэзию лёгкую и прозрачную; в конце концов, ведь говорим же мы о поэтической вольности и игривости, этого не хватает в жизни каждого человека. Поэт, как спасатель, открывает шлюзы, и жизнь продолжается. Мне нравится ерофеевское поэтическое озорство:

Уплываю...

Таю...

Млею...

И – опять тебя хотею...

Улетаю прямо к раю,

Но и там тебя желаю...

Поэзия Валентины Ерофеевой полна телесности, но не приземлённой, потной, грубой, а соучаствующей во всех таинствах души. Тело как один из высших символов красоты и страсти, чувственности и неги, или же – как символ одиночества, мучений, отчуждённости от мира. Эту телесностъ поэзии Валентины Ерофеевой можно прочувствовать при самом приближении к стихам, только из заголовков: "Тело ластится, льнёт и ласкает...", "Невыносимы муки тела...", "Что тебе моя грудь...", "Тело пело, пело тело...", "Твои руки плывут по моим...", и, наконец, "Доступ к телу закрыт"...