Газета День Литературы # 63 (2001 12)

День Литературы Газета

В.Б. Вы — поразительный человек, Виктор Сергеевич. Бывшие советские подхалимы талдычат одно, бывшие антисоветские диссиденты — другое. И по словам тех и других получается, что нельзя было в ХХ веке просто быть порядочным человеком и к тому же замечательным писателем. А Вы — прямой укор и тем и другим. Мне кажется, Вы кроме своей порядочности и огромнейшего таланта еще и просто умеете радоваться жизни, откровенно любите жизнь во всех проявлениях. Я знаю Вас уже десятки лет, знаю о многих неприятностях и бедах и никогда не видел Вас сломленным. Может быть, это ощущение радости жизни и делает Вас счастливым человеком?

В.Р. Мало того, что мне удалась моя жизнь. Я. Володя, на самом

деле — счастливый человек. Я получил все дары Божьи ни за что ни про что. Пьесы я писал так легко, как, наверное, можно писать только в детстве. Что в голову придет, то я и писал. И все совпадало. Более того. Первая пьеса, написанная в 1949 году, идет сейчас сразу в нескольких театрах. В том числе во МХАТе, главном театре страны. За что такая награда мне с неба падает — я понятия не имею. Я пошел смотреть спектакль у Дорониной "Ее друзья" и пришел к выводу, что писал о чем-то важном для людей. Дружба, верность, преданность. Доброта и прочие добродетели, которые вызывают аплодисменты у зрительного зала. В жизни сейчас этого очень мало. Люди истосковались по добру. Соскучились по доброте. В моей работе мне дороже всего отклики на доброту зрителей. Аплодируют не красоте жеста, не удачной игре, а доброте.

В.Б. И все-таки счастье — в чем оно? В работе? Что Вы считаете свое главной удачей? Какие спектакли запомнились?

В.Р. Очень интересный спектакль "Вечно живые" поставил Олег Ефремов. Удачны были все спектакли в «Современнике». Считаю большой удачей спектакль "Ее друзья" у Дорониной. А я эту пьесу считал проходной, несерьезной. Надо же, написана в 1949 году, а идет в 2001 году. Любой драматург был бы доволен. Георгий Товстоногов как-то сказал: "Вы извините меня, что я не ставлю Ваших пьес сам, отдаю другим. Знаете почему?" Я говорю: "Нет, не знаю". Товстоногов мне: "Я не могу поставить так хорошо, как Олег Ефремов и Анатолий Эфрос. А хуже ставить не хочу". Вот искреннее признание. Анатолий Эфрос был талант на грани гения. Ему в голову взбредало такое, что не придумаешь никогда. Я видел его спектакль, поставленный в Америке, в Миннеаполисе, отличная работа, принят был восторженно. Жалею, что из русских я один его видел. Надо нам гордиться своим искусством, своими мастерами.

В.Б. Вы назвали одним из своих лучших спектаклей постановку Олега Ефремова, высоко цените его работу в «Современнике». Сейчас вокруг Олега Николаевича в газетах прошла дискуссия. Анатолий Смелянский решил показать всем «изнанку» Олега Ефремова, продемонстрировал читателям его алкоголизм. Увы, это тоже относится к "разрушенным башням". Читателю дают не доброту почувствовать, а что-нибудь скандальное, грязненькое, попахивающее. У Пушкина всех интересует его "донжуанский список", у Чайковского — его сексуальная ориентация. И так далее. О ком угодно — о Рубцове, о Булгакове, о Шолохове — обязательно найдутся Смелянские, которые будут выворачивать изнанку личной жизни. Вот и до столь уважаемого самими либеральными писателями и режиссерами Олега Ефремова добрались. К счастью, в защиту Ефремова выступил вскоре Михаил Рощин, Ваш коллега, прекрасный драматург. Поразительно, что разоблачителем Ефремова оказался чуть ли не его лучший друг, правая рука, главный идеолог театра. По крайней мере так он себя всегда представлял в театральном обществе. Даже непонятно, зачем Анатолий Смелянский пошел на это? Кроме дешевой популярности и бульварной рекламы своей будущей книги он ничего не получил. А репутацию испортил навсегда. Значит, сидела в нем глубоко внутри эта гниль, эта порча, которая заставила его пойти на подлость, как говорится, не корысти ради. Как Вы к этому относитесь? Ваше мнение об Олеге Ефремове?

В.Р. Я ценю Олега Николаевича очень высоко. Во-первых, это боец; как он тащил «Современник», как защищал каждую пьесу, которую там ставили, один он знает. Он сам не раз мне жаловался на то, что весь измочален. В трудное время ему удалось создать современный театр,

где жило наше живое время во всей своей правде. У него была та правда, которой не чувствовалось в других театрах. Это заслуга Олега Ефремова. Кроме того, он изменил актерскую игру. Приблизил актеров к зрителю. Много можно о нем говорить, всей газеты бы на него не хватило. Я высочайше ставлю его на пьедестал советского искусства. Он улучшил советский театр. А всякие злопыхатели, всякие шмакодявки вроде Смелянского — это все дрянь. Не надо выискивать в человеке низменное. Не надо думать, что грязь в каждом из нас — это и есть главная правда о нас. Не надо рушить башни в человеке.

В.Б. Вы счастливы в работе, в творчестве, но Вы счастливы и в друзьях. С кем Вы больше всего дружили? Кого цените из друзей?

В.Р. Вы знаете, Володя, есть друзья дома, а есть друзья по работе. По творчеству. Друзья по работе — Александр Петрович Штейн, Алексей Николаевич Арбузов… Со многими из драматургов я в самых лучших отношениях. Завистников было не скажу, что много. Поначалу, правда, иные считали, что из автора пьесы "Ее друзья" драматурга не выйдет. Ошиблись. Как-то сижу я в Министерстве культуры в коридорчике, со мной сидят тоже какие-то бедолаги-драматурги. Спрашивают, что я сейчас пишу. Я им изложил содержание пьесы, которую писал — "В добрый час". Моя наиболее удачная пьеса. Они выслушали и сказали, что из этого ничего не выйдет. Это не материал для пьесы. Но судьба нас рассудила.

В.Б. Так у них же нет, Виктор Сергеевич, знаменитой розовской сентиментальной интонации. У Вас невозможно было что-нибудь украсть, у Вас нет эпигонов, ибо у Вас не метод какой-то новый творческий, не сюжет неожиданный, а Ваша интонация, которую не подделать. Вы могли хоть на всю страну рассказать замысел своей пьесы, и у сотен эпигонов и завистников ничего бы путного не вышло. Драмоделам нечего у Вас брать. Ваша изумительная легкость не только писания пьес, но и восприятия их — она от Бога.

В.Р. Я не любил общаться с малознакомыми литераторами, старался не ходить на их встречи, как сейчас говорят — тусовки. Там мне было скучно. Я получал всегда от них какое-то негативное впечатление. Когда друг друга поливают из шланга грязью, это тяжело слышать и видеть. Я всегда писал правду в той ситуации, которую изображал. Это вызывало и нарекания: откуда вы взяли? Да прямо за окном, на улице, за стенкой у соседей. У себя дома, наконец. Но мне всегда казалось, что я недостаточно остро написал, недостаточно правдиво написал. Я всегда был собой недоволен.

В.Б. А кем Вы были довольны в русской драматургии? Кого Вы, Виктор Сергеевич, более всего цените из русской классики?

В.Р. Прежде всего и выше всего Александр Николаевич Островский. Потом в определенной мере Антон Павлович Чехов…

В.Б. К Чехову у Вас более сложное отношение?

В.Р. По молодости я им увлекался, но потом одно время ненавидел. Ноет, ноет, и всегда мне приходили на ум строчки Владимира Маяковского: "Сидят и ноют на диване разные тети Сони и дяди Вани". Я не люблю нытье и долго привыкал к нему. Привык. Смотрел уже как на отстраненное нечто… Назову еще Толстого. Много талантливых русских драматургов, но прежде всего Островский, Островский.

В.Б. Среди своих сверстников Вы называли Арбузова, Штейна, а из более молодых Вам был близок Александр Вампилов?

В.Р. К драматургии Александра Вампилова, скажу честно, всегда относился сдержанно. Конечно, талантливый мастер, и горько, что рано погиб, но мне в его написанных пьесах не хватает крови. Эмоциональности больше надо. Это очень важно, чтобы в пьесе была одна, а может быть, даже две сильных эмоциональных сцены. Чтобы дело доходило до хватания друг друга за горло.