Газета День Литературы # 85 (2004 9)

День Литературы Газета

Перед ним, стоящим на этой равнине, вдруг возникла, словно вырвавшись из тусклого света низкого неба с быстро несущимися облаками, фигура Архангела Михаила, грозного Архистратига.

В светлом препоясанном хитоне, поверх которого струился тяжелыми складками огненно-красный гематий, с копьем в руке... Широкая лента была на его челе, и концы ее вилиcь под ветром за главой, над ушами Михаила. Могучие белые крылья были сложены и отливали легкой, почти прозрачной голубизной.

Плужников, который видел сейчас этот сон, совсем отчего-то не удивился появлению Архистратига, словно внутренне готов был, и тот, другой, из сна, босой, стоящий на равнине, оставался спокоен, будто заранее знал об этой встрече, ведал о ней и ждал…

Архистратиг смотрел на него какое-то время, молча смотрел, потом отверз уста:

—

Время пришло, и я пришел,— сказал он.— Ты хотел этой встречи, душа твоя жаждала ее и томилась… Говори!

Губы стоящего перед Михаилом зашевелились беззвучно — Плужников, видящий все это, не услышал ничего, ни слова. Но Михаил… Тот и услышал, и понял всё.

— Знаю,— сказал он.— Всё знаю о тебе и теперь спрашиваю тебя... Зачем приближал ты к себе людей, улещал их любовью своей, недолгой, ненадежной и легкомысленной? Или ты ловец человеков, как Симон, называемый Петром, и брат его Андрей? Им это Господь вменил, призвав бросить рыбацкие сети свои и пойти за Ним; тебе же кто позволил? Или не знал ты, сеющий соблазн пагубной любви своей, что невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, чрез кого они проходят? Говорю тебе, как учил наш Господь: светильник для тела есть око. Если око твоё будет чисто, то и все тело твое будет светло. Ты же смущал людей оком своим, много обещая, но мало отдавая и ввергая тем в соблазн и беду. То грех великий! Будешь плакать и сокрушаться о нем, пока жив… И чтобы не улестил ты вновь кого-либо в земном пути своем, Отцом нашим отмеренным, не улестил бы и не вверг бы беду и страдания, отныне будешь один среди людей. Ни ты к ним шага не сделаешь, ни они к тебе!

И поднял десницу с вытянутым указательным перстом Михаил, протянул к тому, что стоял пред ним на равнине и слушал речь его, все ниже опуская, клоня голову свою. Протянул — и тут же рядом, вокруг того, вспыхнула бледным в свете дня пламенем сухая трава.

Стремительным бегучим огнем горела она, кольцом горела, и быстро, почти мгновенно тот Плужников, из сна, оказался внутри обозначившегося, окаймлённого чернью круга.

— В нем пребудешь отныне, наедине с собой!— сказал Архистратиг и исчез, растаял в призрачном сером свете, разлитом над равниной.

Плужников тут же, мгновенно проснулся. Он не был испуган, встревожен, нет… Сердце его билось ровно, но в нем возникла, поселилась с этого мига, с этого пробуждения — он остро, безошибочно почувствовал это! — неизбывная усталость и непреходящая скорбь… Он понимал теперь, устало и безропотно понимал, что приговор этот справедлив, и принял его, покорился ему, не ропща и ни на что другое больше уж не надеясь.

Те, кто видел его потом — редко, редко это бывало! — не могли не заметить, как резко изменился Плужников. Он стал избегать, сторониться людей, при встрече стремился скомкать, закончить разговор и побыстрее уйти. Новых же встреч знакомств он явно и твердо, неукоснительно теперь избегал.

Иногда его видят за городом по поздней весне, когда сойдет снег, и обнажатся прогретые, высушенные солнцем пригорки, полянки, пустоши, укрытые прошлогодней и мертвой, серо-желтой травой… Видят всегда одного.

Он бродит по этим местам, пристально смотрит под ноги, словно ищет что-то, безнадежно утерянное… Потом вдруг замирает, опускается быстр на колени, в руках его появляется спичечный коробок... Он поджигает высохшую траву, неотрывно, пристально смотрит на быстро бегущее, низкое пламя, оставляющее за собой жирный и черный, мертвый след. Ноздри его жадно и чутко втягивают горький, скорбный запах сгоревшей травы, а губы шепчут что-то тихо-тихо, почти беззвучно… Некоторым кажется, что он молится.

Венцеслав Крыж ОПАСНЫЕ ИНТЕНЦИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Публикацией данного материала, взятого на сайте libereya.ru, “День литературы” анонсирует новую рубрику: “СЕТЬ И ТЕНИ”, посвященную феномену русского “литературного Интернета”.

Первый выпуск — в октябрьском номере “ДЛ”.

Бродя в зарослях интернета, прочитал я на сайте МН статью одной дамы, откровенья которой показались мне характерными для нашей демократической общественности. Об этом, видимо, можно сказать: простота хуже воровства.

Провал российских реформ за последние десять

лет имеет гораздо более глубокую природу, чем может показаться с первого взгляда. Да, беспредельная храбрость наших реформаторов, которые руководствовались объективными законами экономики, натолкнулась и продолжает до сих пор наталкиваться… на русскую литературу с самыми трагическими, и я бы даже сказала, ужасающими для себя последствиями. Целые поколенья россиян отравлены сочиненьями Пушкина, Гоголя, Достоевского, и так далее. Самым страшным является то, что наши дети учатся на писаньях тех же самых авторов, что их отцы и деды. Школьная программа не меняется столетиями. Так что же учат наши дети? Откуда они черпают тот запас знаний, который пронесут потом с собой через всю жизнь? Именно в этой перспективе следует говорить о нашей культуре, религии и нравственности. Кажется, что десять лет капитализма никак не сказались на школьных программах по литературе, поэтому и нет никакой разницы в сознанье подрастающих поколений нашей молодежи. Почему же так мало меняется в сознании? Или почему в оном сознанье вообще ничего не меняется, а присутствуют все те же гнусные идейки про Святую Русь, великую миссию России, ее третий путь и национальное своеобразие. От народных масс хочется пониманья необходимости концентрации государственной собственности, созданной рабским трудом многих поколений россиян, в руках олигархических структур. Ведь сделано это было для их же, россиян, блага. Если в стране есть богатые люди, то в конце концов они построят светлое будущее, о котором мечтали многие поколенья соотечественников. Правда, жить в эту пору прекрасную будут немногие, но главное пониманье объективных законов экономики, а не волюнтаристские аллюзии отравленных русской литературой поколений. Именно на этом уровне и находятся главные проблемы демократической России. Приходя в школу, наше самое свободное поколенье начинает читать те же самые книжки, какие читали их дедушки при Сталине: про великую миссию своей Родины, которая сначала спасла Европу от монголов, а потом от Наполеона, Гитлера, и далее по списку. И по истории они проходят только про государей императоров, генсеков и президентов. А про своих граждан подумать и времени не хватило. Вот Достоевский, с его Раскольниковым и бедными людьми. Какой урок вынесут наши дети из этой довольно устаревшей книжечки? Что все бедные — благородные, но слабые, а богатые сволочи покупают их любимых женщин. Этак, начитавшись классиков, пойдет подрастающее поколенье банкиров крушить. Опять же Гоголь с его "Шинелью" — что, собственно, в чистом виде пропагандирует этот писец? Богатые мерзавцы почем зря обирают бедных, концов не найдешь, суд на Руси во все времена Шемякин, так не взять ли в руки калашников, да не покрошить ли эту сволочь разнообразно? Что же говорить о Пушкине, который наше всё? Какой пример подает Александр Сергеевич молодежи? Дубровский, — это, по существу, перманентный призыв к бунту против власть имущих. Доколе?! Доколе, спрошу я вас, дорогие соотечественники, мы будем заниматься этим, можно сказать, дерьмом.

А наш доморощенный антисемитизм, который заливает нижние этажи российского общественного зданья. Опять же Пушкин, с его вечной присказкой: жид да жид, в драматических произведеньях представляет еврея извергом и отравителем. Гоголь лихо изображает еврейский погром, с той же гнусной присказкой: жид да жид. А ведь все мы знаем, что Пушкин оказал на Гоголя огромное влиянье. Что же будет в этой ситуации с умами нестойкими?! Какие выводы они сделают из прочитанного? Каждый год наши дети читают "Слово о полку Игореве", а теперь еще про протопопа Аввакума и Сергия Радонежского, которые на каждом углу обличали богатеев и печаловались за народ. Этак мы скоро до бунта докатимся, который в России, как известно, бессмысленен и беспощаден. Может, должен быть спецкурс для тех, кто интересуется историей литературы? Тем более что существует известная версия, что "Слово" написано каким-то неизвестным, подозрительным антикваром и продано им Мусину-Пушкину в XIX веке (Дурища не знает того, что "Слово" было приобретено Мусиным-Пушкиным в XVIII веке. — В.К.). Более того, в храмах Русской Православной Церкви уже тысячу лет звучит притча о богаче и Лазаре, а это совсем не способствует построенью капитализма в России, ибо в ином мире богач оказывается в полном дерьме и выпрашивает у Лазаря хотя бы нечистой воды.

Но уже слышен хор обиженных, злобно возглашающих: "Мало того, что эти проклятые гниды всю страну обокрали, так теперь они хотят и последнее, великую русскую литературу, у нас отнять. А ведь это памятники культуры! Покушаются, бляди, на святое!" Так что же делать, господа,— бесстрастно ждать, когда к нам в гости придет купец Калашников с одноименным автоматом? Как противостоять этому дикому натиску черни, ведь нельзя же оставить ее наедине с Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Некрасовым, Базаровым и Верой Павловной? Вот о чем следует ныне размышлять лучшим умам демократической России.