Газета День Литературы # 92 (2004 4)
Шрифт:
А любовь к вере, к древней христианской вере… И этой стародавней тысячелетней верой я, оказывается, обделен — я лишен веры в Мессию, почему-то изначально, от сотворения меня как существа в хлипкой человеческой плоти…
Я никогда не имел истинного слуха — ушей, которые бы услышали (возжелали услышать) слово любовь, — слово, не опороченное и не попорченное всегдашним скептическим (моим личным) ощущением, что в этом слове всё неправда, всё ложь, — но нужно притворяться, нужно подыгрывать, нужно… Зато я
Вот и сейчас я вдруг почувствовал глаза — всего лишь единоличное их присутствие в глазницах черепа… И глаза мне выведали, выдали — поведали нечто библейски прекрасное и катастрофическое в земном грядущем — постапокалиптическое преображенное отчетливое видение мира сего…
*Храм-кристалл…
*Миллионнотонный алмазный куб…
*Четыре антрацитные пирамидальные стометровые башни мрачно подчеркивают четыре бездно-отвесных тысячеметровых грани…
*Рукотворному Храму тысяча человеческих веков…
*Бестеневые изумрудно вертикальные лучи космического зеленоватого светила ломаются о вечно искрящиеся бриллиантовые ребра храма, тотчас поглощаясь аспидным маслянисто-натечным гудронистым покровом, напрочь скрывающим окончательно вросшую паперть-подножие мертвого прибежища…
*В храме-жилище когда-то прятались-обитали земноводные сущности, самозвано нарекшие себя царями всего сущего…
*Гордость этих странных белковых тленных существ не знала границ…
*Эти водянистые существа возомнили себя божьими созданиями — человеками…
*Человек — есть подобие Сына человеческого…
*Не обретя подлинной человечности — в один из вселенских бесконечных витков, — дерзко мыслящие существа, познав (вызнав) сакральные тайны технократического могущества, обратились в клоно-богов, обретя бессмертие…
*Бессмертие на тысячу земных жалких витков вокруг слабеющего солнечного пухлящегося светила…
*Ныне от человеко-богов не осталось даже хромосомного праха…
*Лишь жемчужно-зернистые пики графитно-алмазного кубического нароста-нарыва хрустальным надгробием-саркофагом беззвучно чертят безоблачный бездонный бездушный небосвод…
…И — моему посточевидному Я, впервые за все эти сумасшедшие месяцы, стало по-взаправдашнему неописуемо тревожно, радостно и жутко… Мою глазастую голову словно насильно втолкнули, вкатили в багряно жгучее нутро горчайше и безнадежно рыдающего водопада…
И я не придумал ничего лучшего —
Каким-то невероятным полузабытым сомнамбулическим усилием я почти тотчас же размежил ожившие вежды — слипающиеся, разболевшиеся от набегающих, расслабляющих, расщепляющих мужское начало девчоночных слезных натеков, и…
Петр Калитин ПРОВОКАТИВНОСТЬ ГУМАНИЗМА (Некоторые мысли о романе "Привратник "БЕЗДНЫ")
Сергей Сибирцев давно уже лечит натуралистическим шоком наши безнадежно обкуренные, простите, окультуренные гуманизмом души, а иначе, видимо, нельзя. Ведь еще в эпоху Великой французской революции стал понятен, благодаря наблюдательности Джозефа де Местра и Э.Берка, не менее великий провокативный характер "свободы, равенства, братства" и прочих гуманистических заклятий и мантр.
С их помощью оказалось не в пример прежним идеалам — несравненно — эффективнее обделывать даже самые чудовищные делишки — с чистой, морально безупречной совестью: на благо всего человечества! От такого соблазна действительно трудно устоять и не расслабиться, лечь, не упасть ничком сначала от якобинский, потом от большевистской, а теперь и от чубайсовской "добродетели": от гильотинного, потом от подвально-расстрельного, а теперь и от просто бандитского "комильфо".
И всё — на благо, на вечную память умиротворенному, смиренному раз и навсегда человечеству. И чем больше "освобожденных" среди них от самой жизни, тем больше — "уравненных" и "побратавшихся" с самой смертью, тем ей-ей, меньше да и не нужней какие-то оправдательные наговоры на очередное торжество гуманизма, — и тут-то наступает кладбищенски ясное блаженство, а "неукрашенным могилам" российского народа дается не только пространственный, но и временной — прогрессивно-прогрессирующий — "простор", перефразируя А.С.Пушкина.
Но в наше — чубайсовское — время, когда нас умертвляют нам на благо, уже демографически, с ленцою, не спеша, когда мы вполне успеваем наглядеться на своих палачей, как подавляющее большинство персонажей-жертв в сибирцевских произведениях, когда сама жизнь по гуманистическим "понятиям" и с конституционно освященной любовью к человечествам, превращается в замкнутую, до повседневности замедленную съемку нашей агонии и умирания, — что же теперь заставляет нас очаровываться этой "нормальной" этой "душелюбной" жизнью с ее "простыми" — "ритуально"-простыми — заботами?