Газета "Своими Именами" №40 от 04.10.2011
Шрифт:
Продолжая рыться в контейнере, он отметил, что не испытывает больше, как это было в начале его “контейнерного промысла”, чувства унижения: притерпелся, свыкся. “Но согласился ли?
– спрашивал он себя. И отвечал, - нет, не согласился. Просто не в силах что-либо изменить в своей жизни”.
Ничем не поживившись, он чуть не перешел уже к другому контейнеру, как вдруг почувствовал запах копченостей. Возможно, колбасы или ветчины. “Какой острый нюх у меня стал, как у собаки”, - подумал он о себе.
Под верхним слоем мусора оказался сверток в промасленной бумаге. Развернув его, он увидел, что в нем-то и таился вкусный аромат.
“Значит, - отметил он снова, - мой нюх меня не подвел. Он не только не утратился, но еще больше обострился. Это все от голода. Недаром, - вспомнил он киногероя, - Карацупа перед выходом на границу сам не ел и своего Индуса не кормил. В этом случае кровь приливает больше к голове, а не к желудку. Значит, внимание, слух, зрение и обоняние становятся острее. И я вот вроде карацупиного Индуса обхожу свои владения и улавливаю все запахи”.
Тем временем, разворачивая второй сверток, теперь уже из газеты “Коммерсантъ”, он обнаружил четыре хвостика колбасных обрезков с остатками шпагата. Тут же оказались кружочки колбасы, скорее всего “сервелата”. Эти попали в отходы, возможно, потому что были либо подмочены, либо подняты с пола. Возможно, и потому что просто заветрелись на тарелке.
Иван Денисович не удержался и два кусочка сунул себе в рот. Дикий аппетит не позволил разжевать колбасу тщательно, и он жадно проглотил ее почти целиком. Даже почувствовал, как сухие ее крошки слегка процарапали пищевод. Это напомнило ему трагедию последней мировой войны. Когда остатки Второй Ударной армии Власова, прорвавшись, выходили из окружения, изголодавшиеся люди жадно набрасывались на любую пищу. Несмотря на запрет, бойцы передовой линии из сострадания всё же делились с окруженцами сухарями из своих вещмешков, а те почти нежеванными глотали их, повреждая ставшие слабыми, легко ранимыми стенки пищеводов и желудков, после чего страшно мучились и даже умирали. “Жуткое воспоминание...” — и Иван Денисович спрятал остальные кружочки колбасы вместе с “хвостиками”, чтобы потом съесть их в спокойной обстановке и с наслаждением.
Разбирая дальше содержимое свертка, он обнаружил румяно-коричневую шкурку окорока. Она была еще не засохшая, ощущалась в пальцах мягкой упругостью. Была настолько аппетитной, что он опять чуть не начал грызть. Но человеческое взяло в нем верх, и он направил шкурку в сумку вслед за предыдущими лакомствами. При этом отметил, что еще находит в себе силы сдерживать свой “волчий”голод.
В памяти возникали воспоминания из серии “контейнерного промысла”. Прежде журналисты много писали и говорили о том, что в богатой Америке люди роются в мусорных ящиках, спят на скамейках парков, на теплых крышках канализационных колодцев. Вспомнилось определение достатка семьи простого американца по количеству мусорных контейнеров рядом с его домом. Где-то он читал, как жена одного американца упрекала мужа, что он недостаточно предприимчив, что соседи лучше живут: “У них два контейнера, а у нас - один”, - ворчала она.
“Юмор, конечно, чужой, но и у нас нетрудно определить, кто каким достатком владеет, на какие средства живет. По тому же мусору, по количеству и содержанию отходов. Правда, сразу не всегда поймешь, экономный ли человек, рачительный, аккуратный или мот, неряха, пустодом. Безалаберность часто губит нашего брата”, - думал Иван Денисович.
Припомнилась удача еще одного дня. Тогда утром вставать никак не хотелось: во всем теле была особенная слабость. Трудно было не только идти к “своим” контейнерам, но даже курить.
Трижды принимался за одну сигарету. От затяжки голова “чугунела”. Хотелось есть. В доме - ни крошки. С большими усилиями поднялся, взял сумку и пошел. Роясь в контейнере четвертого квартала, заметил картонку из-под торта. Из свеженасыпанного сверху мусора было видно, что ее выбросили совсем недавно. Едва пошевелил коробку, почувствовал вкуснейший, приятнейший аромат! Открыв ее, увидел остатки лакомства: к краям коробки на мазках крема прилипли крошки торта. Ко дну прилипла часть нижней, слегка подгоревшей корочки торта. В уголке коробки - ссыпавшиеся крошки орехов. Отбросив верхнюю часть коробки, он свернул нижнюю в трубку, но так, чтобы орехи не просыпались, и положил в сумку.
От контейнера, наряду с запахом чего-то противного, прокисшего, тянуло едва уловимым запахом кофе. “Где-то должна быть банка из-под него, - решил он.
– Должно быть, она скатилась вниз, к стенке. А в банке всегда, хотя немного, да остается кофейной пыли”.
Порывшись в углах контейнера, он услышал, как звякнула жестянка. Он тут же обнаружил банку и выгреб своей палочкой. Внутри нее он увидел примерно с полчайной ложки кофе. Растворимого кофе! “Какой ароматный напиток будет сегодня у меня!” - вожделенно представил он свой ужин. Вслед за этой радостной мыслью его тело от пяток до корней волос окатило жаром: “До чего дожил!”... Он попытался подавить в себе чувство стыда: “А куда деваться?” - старался отвлечься от горькой обиды.
В моменты, когда отступала физическая боль и становилось легче, Ивану Денисовичу хотелось хотя бы на время поднять свое настроение. Он стремился побалагурить, поиронизировать, в том числе и над собой.
“Так, по какому поводу мои благодетели ели торт и пили кофе? С учетом того, что здесь находились две бутылки из-под легкого вина, должно предположить, что ели торт и пили кофе по случаю дня рождения милого чада. А то и по случаю встречи хозяйки со своей лучшей подругой. Вон и окурки сигарет в губной помаде. Может быть, пили кофе по случаю заключения выгодной сделки? Или принимали “нужного” человека. Как бы то ни было, достаток в доме хозяина мусора есть, и я причастен к их праздничной трапезе...”
Только он собрался уходить от контейнеров, как его обоняние снова уловило чудный запах рыбных консервов в томатном соусе. Видимо, он был приглушен толстым слоем мусора. Теперь, когда он разворошил его поглубже, запах освободился и хлынул кверху. И действительно, среди упаковочных картонок и клочков бумаги оказалась пара банок из-под консервов “лосось”. И точно - в томатном соусе. Он представил, как тщательно зачистит их корочкой хлеба. Банки тут же были направлены в сумку. Порывшись еще глубже, обнаружил половину булки хлеба “Особый”. Хлеб был черствый, но не плесневелый - есть можно. Вслед за банками и хлеб был направлен в сумку.