Газета "Своими Именами" №9 от 26.02.2013
Шрифт:
И еще одна газетная новость. Рядом с Эфроном в той же могиле захоронены два бойца - Бондаренко и Чулков. Почему они не обозначены на плите? Кто знает, может, краски на них не хватило...
В середине 70-х годов никто из старожилов не помнил и ничего не знал об этих бойцах. А вот прошло 30 лет, и уже в XXI веке в деревне все дружно о них заговорили. Оказывается, из медсанбата, располагавшегося рядом с Друйкой, тех троих раненых послали в полевой госпиталь, в город Миоры, до которого им предстояло топать 30 километров!..
Санитарка санвзвода 183-го медсанбата З.П. Федотова рассказывала мне, как девчата с красным крестом на сумках спасали наших раненых. «Это было 27 июня,- вспоминала Зинаида Петровна
– Бой был тяжелый, и, казалось, сама погода способствовала этому. С самого утра шел дождь, был сильный ветер, раненых в этом бою было много, но, несмотря на холод, нам было жарко... Я помню, что, когда мы стали подбинтовывать раненых, у нас был один тяжелораненый подполковник (фамилию не помню). Он говорил: «Девочки, как хочется пожить, дождаться конца войны». Но он умер у меня на коленях...»
Журнал боевых действий 437-го стрелкового полка хранит суровую статистику огненных лет войны. Так, за два дня боев 7-8 июля 1944 года полк потерял 72 человека убитыми и 223 ранеными. Но и противник оставил в белорусской земле до 300 солдат и офицеров. За месяц стратегической наступательной операции, проходившей под кодовым названием «Багратион», 437-й полк продвинулся на запад на 360 километров. За воинскими частями неотступно следовали санитарные батальоны, военно-полевые госпитали. Полк, в котором воевал сын М. Цветаевой, обслуживал именно тот, 183-й медсанбат. Командовал им москвич старший лейтенант Зотов, ведущим хирургом был старший лейтенант медицинской службы Шуклецов.
Так вот, о раненых. Из воспоминаний офицеров и генералов Третьего рейха, архивных материалов известно признание противником мужества и стойкости русского солдата. Немцы не раз хоронили наших бесстрашных парней с воинскими почестями - учились на их примерах, как достойно выполнять воинский долг. Русские дрались до последнего, не покидая поля боя! Не так давно ушел из жизни летчик-истребитель К.Н. Васильев. Константин Николаевич оставил мне на память шлемофон немецкого аса, подаренный ему в знак великого преклонения перед мужеством русского летчика. В воздушном бою Васильев прикрыл своим самолетом командира - Виталия Попкова. Огненная трасса прошлась по кабине ведомого и почти перерезала ему ногу. Истекая кровью, летчик продолжил бой, догнал немца и сбил его. Сознание Константин Николаевич потерял уже на земле. Капитан Попков, кстати, стал позже дважды Героем Советского Союза.
Ну, а первую медицинскую помощь на поле боя обычно оказывали санитарки. Они же, если ранение оказывалось серьезным, доставляли раненых в медсанбат. В тот день, 7 июля 1944 года, в медсанбат у деревни Друйка 12 раненых доставила с поля боя санитарка санвзвода старший сержант Вера Бородач, 12 раненых - Екатерина Матвеева, 8 - санитар-носильщик медроты Андрей Беляев, 7 - Елена Никитина.
В особых случаях тяжелораненых бойцов передавали из медсанбата в полевые госпитали. «Возможно, раненые Бондаренко, Чулков и Эфрон вместе пробирались в госпиталь?» - гадает автор публикации на полосе «толстушки». Откровенно говоря, наивно это звучит - пробирались... Ведь с легким-то ранением мог да и обязан был справиться хирург 183-го медсанбата Шуклецов. А если те трое были тяжело ранены - один без руки, другой без ноги, а у третьего, не дай Бог, кишки висели, развороченные осколками мины или снаряда, - так что же, их отправили «пробираться» в полевой госпиталь за 30 километров на «своих двоих»?..
Теперь в деревне Друйка, узнаём из «толстушки», рассказывают, как Бондаренко, Чулков и Эфрон были убиты во время отдыха, при этом уточняют: мол, стрелял по ним «одиночный снайпер». То есть сидели бойцы, покуривали, отдыхали, и вдруг - хлоп!
– один упал замертво. Двое задумались, рассуждают: кто бы это выстрелил, откуда?.. Тут - хлоп!
– еще одного не стало.
Все бы ничего, одиночка - так одиночка. Но зачем это 60 лет было скрывать деревне Друйка и от сотрудников военкомата, и от своих, сельсоветовских? Да, собственно, сами-то сельсоветчики, они что - не теми же дорогами ходят, что и их земляки? Знали ведь, что могила с военной поры чья-то сохранилась. Так ведь написали в ответ на запрос: «Установлено, что на территории нашего сельсовета имеется могила неизвестного солдата, захороненного летом 1944 года». Не братская могила, а одного солдата, чье имя «путем опроса местных старожилов» установить не удалось. Вернемся в то время - середину 70-х годов.
...Итак, с помощью архивных документов и свидетельств однополчан Георгия мне удалось восстановить боевую обстановку и обстоятельства боя 7 июля, когда он был ранен и убыл в медсанбат. Письмо из Друйкского сельского Совета давало повод для предположений, оставляло надежду: может, в той могиле и захоронен рядовой Эфрон?.. Свою первую публикацию о сыне Цветаевой, его короткой, но праведной солдатской судьбе я и закончил словами: «Деревня Друйка... Это ведь там в последнюю атаку поднялся Георгий! Умер солдат от ран, поставили ему санитары временный фанерный треугольник-пирамидку со звездой - и ушел полк на запад. Имя дожди размыли, ветер выветрил. А могилу люди сохранили. Может статься, что и не Георгий в ней - так другой солдат...»
Но вот случай приоткрыл последнюю страницу судьбы сына Цветаевой. Так вышло, что поиск одного пропавшего в огненных метелях войны привёл к тому, что удалось найти другого, о чем я тоже рассказывал. Это был однополчанин Георгия, командир взвода лейтенант Яков Хозяинов. Он погиб 13 июля 1944 года. Его сын Николай Яковлевич приехал всей семьей в белорусский город Брасла издалека - из северного села Усть-Цильма, и вот в военкомате, как потом он писал,«были найдены списки захороненных».
Нашли! Нашли точно указанное место захоронения лейтенанта Хозяинова, подполковников Мороза, Нудельмана. Вообще же на территории Браславского района было девять братских кладбищ. К сожалению, даже известные фамилии упокоенных там не были вписаны на мемориальных плитах захоронений. С помощью Браславского райвоенкомата, которым руководил тогда майор Забелло, многое удалось исправить - навести достойный памяти героев войны порядок. Так что не случайно из Браславского райвоенкомата я и получил однажды письмо с подтверждением места захоронения рядового Эфрона. В том письме были и снимки установленного на могиле солдата памятника. Один из снимков я отдал Анастасии Ивановне Цветаевой: на фоне голых ветвей под снегом не 20-летней(!) давности, а только что установленный прочный обелиск с четкой надписью о павшем в бою за Отечество...
Однако акция «толстушки» - она все-таки удалась? Еще бы! Только вот с памятником Георгию Эфрону сплоховали: не Абрамыч его поставил, а советская власть! Одну подобную «акцию» однажды уже прокрутила американка В. Швейцер. В открытом письме Анастасии Ивановне Цветаевой эта окололитературная дама заявила, что советской власти потребовалась «правильная биография» Марины Цветаевой, а заодно, чтоб и сын её был «отличником боевой и политической подготовки». «В Вашей книге, - писала Швейцер о воспоминаниях Анастасии Цветаевой, - не только не вся правда о Марине Цветаевой, но и не всё - правда», «утвержденная Вами ложь может со временем показаться или быть выданной за правду». Ну, а ваш покорный слуга, в то время спецкор военной газеты «Красная звезда», по заключению американки, просто выполнял «социальный заказ» (надо полагать, идеологической конторы Александра Николаевича Яковлева).