Газета Завтра 279 (14 1999)

Газета

Раскинувшись в самом центре региона, посередине между Черным и Каспийским морями, Северная Осетия стала клином, вбитым в исламский Кавказ. Этот клин враги России, внешние и внутренние, не раз пытались выбить. Именно Осетия приняла на себя первые в России удары национал-сепаратизма.

Сначала, в 1991-м, была организованная новым грузинским режимом бойня в Южной Осетии, завершившаяся полным разгромом грузинских соединений. Затем, в 1992-м, произошла резня на границе с Ингушетией. Тогда вторгшиеся ингушские боевики намеревались с ходу захватить Владикавказ, считая его исконно ингушским городом, но, наткнувшись на сопротивление, почти неделю проводили карательные рейды по Чермену, Карце, Дачному, Камбилеевскому, не дойдя трех километров до осетинской столицы. Через десять дней все было кончено: осетинское ополчение гнало ингушей аж до Назрани, "настрогало" две тысячи боевиков и надолго усмирило ингушские села на границе.

Осетины сражались в одиночестве при полном бездействии российских войск и практически безоружные: никто не оставлял им целые дивизии, как это было в Грузии, никто не снабжал автоматами и БТРами, как в Чечне или Ингушетии. Оружие покупали на общие народные деньги у тех же ингушей. На народных же сходах выбирали и первых командиров, впоследствии прославивших себя в боях с захватчиками.

Трое террористов знали Владикавказ, как жадно знают притягивающую чужую вещь. Не раз бывая в городе, каждый из них, едва проехав блокпосты, окунался в странное чувство вожделения к городу, которое насыщало его и не отпускало все первые дни пребывания. Это было пьянящее желание обрести, схватить, стиснуть до крови сразу всех жителей, сразу все здания и улицы, стать хозяином вот этого дома, овладеть вот той женщиной. Они примеривались к чужим людям и жилищам, лелея надежду когда-нибудь, совсем скоро, прийти сюда вновь, уже не как прохожие, а как новые владельцы, насильно взять Владикавказ, присоединить его к своей земле, застроить его мечетями, зарастить своими садами.

Но постепенно это чувство слабело и таяло, не выдерживая натиска всепоглощающей ауры осетинского спокойствия и торжества. Лица местных женщин, кубки в руках стариков, автоматы на плечах мужчин дышали упорядоченностью, за которой скрывалась сила. Город был осетинским по духу, по языку, по могилам.

"Воины Аллаха" наталкивались на разлитое чувство размеренности и самововлеченности, которое свойственно лишь истинным хозяевам города. Случайные прохожие провожали их словами "спаси Бог"; другие просто улыбались, делясь своим счастьем жизни. Один раз, когда они проходили мимо свадьбы, их пригласили за уличный стол, усадили на гостевые места, и они должны были пить за Великого Бога и за небожителя Уастырджи, и за то, почему все здесь собрались, а потом — за баркат, изобилие, и за порог, и за дорогу, чтобы счастливо добрались домой.

Им уготована была участь гостей с противной стороны. И оттого всеми тремя в конце концов завладевала безличная, тупая, бессловная ненависть ко всему здешнему: к осетинам, к Владикавказу, к чуждым горам и небу. И тогда они, не выдерживая, уходили прочь из города, проклиная свадебные столы, отшвыривая кукурузный чурек, разбивая об стену только что купленную бутыль с молоком. Эту злобу чужих чувствовали лишь срывающиеся в лай собаки и еще, может быть, слепые старики, греющиеся в плетеных креслах.

С изгнанием в 1992-м ингушей противостояние не кончилось. Враждебные соседи стремительно вооружались, благо их всеми силами поддерживали чеченцы. Осетин же, даже не помышлявших начинать войну, заставляли складывать оружие. Расформирование отрядов самообороны, освободивших свою землю, проходило на фоне резкого увеличения активности ингушских банд, терзавших приграничные села. Дошло до того, что бывший президент Галазов, договорившись с российскими военными, объявил в 1994-м трехдневных срок на поголовное разоружение соотечественников: кого найдут с оружием — расстрел, кого в камуфляже — за решетку.

В Москве до сих пор в упор не хотят видеть своих союзников на Северном Кавказе. За все восемь лет существования РФ в Осетии не прошло ни одного антирусского выступления. Североосетинский сепаратизм просто невозможен, потому что в этом случае мусульманские соседи неминуемо раздавят республику, не посчитавшись с потерями. А российские власти по-прежнему равняют осетин с теми же ингушами, стрелявшими русским в спину во время чеченской войны.

В последние месяцы напряжение на осетино-ингушской границе достигло предела. Единственная прямая дорога из Владикавказа на Моздок, пролегающая в горловине, образованной из границ Ингушетии и Кабардино-Балкарии, стала настолько опасной, что местные жители ездят исключительно через Кабарду. За два дня до взрыва, в столице Ингушетии Назрани прошел пятидесятитысячный митинг, главными лозунгами которого стали: "Вернуть исконно вайнахские земли!" и "Объявить джихад всем неверным на Северном Кавказе". Это значит — двинуть войска на Владикавказ и объявить войну русским и осетинам.

Перейдя по охотничьим тропам границу, переправившись через обмелевший Терек, вышли к селу Чми, погрузились в старый "жигуленок" с местным номером "15", выехали на Московское шоссе — прямо на Владикавказ. Ехали молча, чтобы ничто не мешало сейчас насытиться будущим запахом взрыва, растерзанного мяса, страха и крови жертв — того, чего они не смогут учуять наяву. Остановились на полпути в Балте, кости хрустели, когда выбирались из машины. Время 10:30, солнце в дымке, будет теплый день, но на небо не смотрели: опорожнялись, проверяли в багажнике мешки картошки, среди которых один, непримечательный, второй слева.

Через полчаса въехали на умытое широкое шоссе с новыми мачтами без фонарей. Задышало городом; появились теплицы, первые заправки, мойки, санатории. Блокпост — деревянный сарай, обставленный бетонными плитами, огороженный колючей проволокой, вокруг него — вычищенная плоская земля. В плитах — прямоугольные амбразуры, сверху — серые мешки с песком. На шоссе стоят с жезлами, без автоматов мент и военный. Оба отмахивают: проезжай, — их внимание приковано к приближающейся фуре, ее тормозят. И снова мойки, шиномонтаж, бензоколонки. У дороги люди продают канистрами бензин, сами греются невдалеке у костров из дощечек от ящиков.

Владикавказ начался с замызганного "Автотранспортного предприятия"; на его воротах висела свежая вывеска "Бойня", под ней продавали свежее мясо. "Будет им бойня," — произнес один. Остальные молчали.

Город был все такой же — краснокирпичный, старый, медленно-тягучий, давно породнившийся с наползающими кругом горами. Минуя Красногвардейский парк, отвернулись, чтобы не смотреть на могилы врагов. Ехали по улицам, носящим имена главных осетинских героев: поэта Хетагурова и генерала Плиева. С проспекта Мира свернули в переулок, протискивались сквозь пробки, человеческие ручейки, очереди начавшихся базарных рядов, увидели, наконец, желто-синюю облупленную решетку Центрального рынка с надписями на осетинском и русском, паутиной расставленную меж двух одинаковых трехэтажных красных зданий. Проехали чуть дальше, за перекресток, припарковались на правой стороне, не глуша двигателя. Двое вышли, третий остался за рулем. Было 11:30.

Несмотря на столь печальное положение дел, в Осетии ничего не предпринимается для отражения возможной агрессии, по крайней мере на официальном уровне. Собственной армии у республики нет: парадоксально, но на сегодня не вышедшая из России ни фактически, ни юридически Осетия беззащитна перед обособленной Ингушетией. Милицейские блокпосты могут пропустить даже танковую колонну. Российские войска, сокращенные и защищающие больше сами себя, вряд ли полезут в драку.