Газета Завтра 280 (15 1999)
Шрифт:
а, значит, смысла в мире нет ни в чем,
но каждый в мире думать обречен,
а помирать придется в самом деле.
И это состоянье, как тоска
или отрава, в душу проникает,
и каждый про себя все это знает,
и должен жить, и должен жить пока...
Жизнь в сущности лишь сумма повторений
дней и ночей или иных явлений;
от этого с ума он и сходил,
но выхода ни в чем не находил.
Одно и то ж: закаты и рассветы,
работа — дом, работа — дом, работа — дом,
и в промежутках жизни беспросветной
свой небольшой, но истинный содом.
3
Но Глеб Милов не склонен был серьезно
о том, что нам постигнуть невозможно,
с ним толковать, молчал или хохмил
и на другое речь переводил:
— Ты все долбишь, что в жизни целей нет,
а мы с тобой зачем пришли в буфет?
Вот цель тебе, —
Братякин возмущался
и, выпив водки, в дебри погружался...
Но, баритоном оглашая зал,
тогда Милов Братякину сказал.
Я привожу Милова монолог,
насколько я его запомнить мог.
В нем, мне казалось, все старо и ново,
и в духе Глеб Иваныча Милова:
— Устроен этот мир довольно просто,
и цепким постигается умом;
все сводится к немногим парадоксам,
которые найдешь в себе самом.
Кто это понял, тот давно живет
известным матерьяльным интересом,
того тоска познанья не грызет,
тот менее всего подвержен стрессам.
От дня творенья и до наших дней
тиран любого времени — плебей.
Достаточно представить на мгновенье,
что целый мир — случайное скопленье
двуногих тварей, как сказал пиит,
среди которых большинство — ублюдки,
которыми лишь движут предрассудки
и прочее, и ты уже убит...
Не верят в прошлое и будущее, в Бога,
не верят в настоящее свое,
как надо, сделать зло и то не могут,
все лучшие ушли в небытие.
Нет дружбы без предательства и лести,
и без измены нет любви земной...
Когда все это вдруг представишь вместе —
едва ли сохранишь рассудок свой.
А ежели еще о бездне звездной,
которую представить невозможно,
не говоря о том, чтобы объять,
припомнишь — и тебе уже не встать.
К тому же рухнуть этот мир способен
по умыслу иль глупости иной,
двадцатый век — он миражу подобен,
как жизнь, что пролетела стороной...
Плюс наша патогенная система,
я с ней бороться сроду не желал
и с непреодолимым отвращеньем
я с нею глупо сосуществовал...
Но тут и начинается, друзья,
все то, что жизнью называю я.