Газета Завтра 283 (18 1999)
Шрифт:
В более “просвещенном” контексте современных обществ убийство вождей и правителей — явление не менее частое, нежели в обществах традиционных. С правителями теперь связываются не магические ожидания, а вполне конкретные вещи: суверен, властитель обязан адекватно выполнять особые функции. В имперских обществах — речь идет о миссии интеграции и сохранения обширных и разнообразных стратегических пространств под эгидой единой геополитической идеи. В абсолютистских государствах-нациях король обязан воплощать централизаторскую роль в унитарном государстве, быть высшей инстанцией однородного общества. В демократических режимах правитель уполномочен реализовывать историческую волю народа. И везде, когда властелин уклоняется от исполнения своих функций, когда империя у неуклюжего ленивого и недалекого императора начинает “сыпаться”, когда суверенный монарх приводит государство-нацию к хаосу и гражданским бунтам; когда демократический вождь топчет исторический мандат, данный народом и превращается в самодурствующего эгоцентрика — на правителя закономерно надвигается багровая тень тираноцида. Высшая легитимность истории требует убийства тирана, отказывающегося оставить свой пост добровольно.
В принципе, и в современном мире все как встарь. Не способен вызвать дождя и спасти посевы своего народа — умри. Иначе ты не царь, не вождь, не король. Иначе ты обычный человек, выдающий себя за человека необычного, а значит не имеющий больше мандата на власть.
Даже в самых либеральных конституциях развитых стран записано право народа на восстание. Тираноцид — историческая константа. Предатель высшего полномочия не имеет права умереть собственной смертью. Безжалостно раздавить гадину — исторический долг.
Кровавая мантия, скользкая удавка, отравленный бокал, ярость восставшей толпы, душная подушка придворного — удел тирана, его упование.
2. Скопцы из позднесоветского полубытия
Что такое современная Россия в перспективе ее долгой истории? Современное демократическое общество? Архаический социум? Инерциально советская реальность? Переходная фаза? Тогда к чему именно? Едва ли кто-то способен однозначно ответить на этот вопрос.
Наша историческая идентификация в данный момент туманна и неясна. Все ощущают ледяное веяние катастрофы, но боятся признать ее гигантские масштабы. Дальше такая неопределенность недопустима. Мы не вакуум. Мы — народ. Мы не историческое недоразумение, мы — субъект мировой истории. Мы не инфантильное сборище раболепствующих обывателей, готовых на все. Мы — носители духа отрицания и утверждения, способные и на послушание и на восстание, много раз своей и чужой кровью мы расписывались на страницах бытия в том, что русские идут своим путем.
И мы точно так же, как и все остальные народы, имеем свой счет к вождям. Традиционно мы почитаем их в соответствии с имперскими мерками, так как мы — народ империи, это обязывает и нас, и наших правителей. Если они оступаются, их можно простить. Но если они круто сворачивают с исторического пути — рука неизбежного возмездия настигает их. К тираноциду русские прибегают не часто. Но все таки иногда прибегают. И затягивается удавка на клокочущем горле, и отключается катетер, и вводится отравленный укол, и нанятый палач колет жертву.
Позднесоветский период оскопил нас. Сделал внешне сахарными. В военных академиях больше пацифистов, чем в поселениях хиппи. При слове "война", "агрессия", позднесоветский человек кричал "чур-меня, чур", "это не про меня, не для меня". Мы совершенно забыли о кровавой стороне бытия, о необходимости убивать и страдать, яростно защищать свое и дерзко атаковать чужое. У нас отбито обычное человеческое достоинство, заставляющее подчиняться одним и восставать на других. Марево позднесоветских кабинетных анфилад, скучающий чиновник, безсобытийная рутина службы. "Миру — мир".
Из этой трясины медленно растворяющейся поздней империи нас выкинуло вражьей волей на помойку истории — брутально и жестко. Не разбудили, не встряхнули, не поставили в вертикальную позу, но так же на четвереньках переместили из сонного и спокойного послушания в рабскую колонию острого наказания. И вместо расплывчатой маски всемогущего правителя-тюфяка на социальном небе России вырисовался оскал тирана.
Он, тиран, брал на себя ответственность за пробуждение. Он был зол и брутален. Но это шло в плюс. Он скрутил шею тюфяку и заявил, что "все будет по-новому".
Он взялся вызвать дождь в великую засуху...
3. Дикая охота нигилистов
Пусть мы потеряли в позднесоветской мгле нити истории, вехи национального бытия, ориентиры пути. Встряска должна была пробудить нас. И как обычно, правитель должен был исполнить нашу волю. Но воли не было. Она спала. Мы бредили останками того, что кончилось, химерами того, что смутно маячило по ту сторону политических и социальных границ. И тиран стал воплощением нашего бреда.
Он тявкал, визжал, криво улыбался, ездил в иные державы. Он матерел и коснел, напитывался соками, буйствовал, стрелял. Но истории из этого не получалось.
Просто проеденное червем отчуждения советское имперское здание стремительно рушилось, а он “прорабствовал” на пепелище — "толкай колонну, все равно покосилась; вали крышу, и так едва держится; оттаскивай стену, не видишь, кривая..."
Почему его не убили сразу, как только дошло, что это не шеф команды спасателей, а директор спецслужбы морга? Почему тираноцид задерживается, когда повод налицо?
Поверхностные объяснения не принимаются — пустить себе пулю в голову отчаявшемуся от продажи Родины спецназовцу не страшно, а избавить народ от юродствующего монстра, страшно? Нет, так не бывает.
Просто не кончилась эпоха бреда, всеобщего бреда, в котором способны эффективно действовать только персонажи неоновых галлюцинаций — арестованные и оправданные банкиры, телеведущие, перверты эстрады, неоконформисты.
Наш тиран — воплощение того, как мы растерялись, как мы потерялись, как мы жестко и глупо оступились, соскользнув в пропасть.