Газета Завтра 286 (21 1999)
Шрифт:
Пояс с узлами. Искусство завязывать пояс. Вот к чему мы пришли. Оказывается между петлей на шее - сакральная нить брахмана - и поясом существует прямая связь и определенная логическая последовательность. Вначале был пояс. И лишь потом - петля на шее.
Пояс, как знак индоарийской общности. У зароастрийцев до сих пор есть ритуальный элемент - сакральный пояс, "кусти". Его наличие отличает благородного человека от выродка. У зароастрийцев бытие дуально - часть принадлежит Ормузду-свету, часть Ахриману - несвету. Выше пояса - часть Ормузда - человек. Ниже - часть Ахримана - Untermensch. Поэтому, кстати, сакральна поза “лотоса”. В таком положении видна вертикальная верхняя часть - доля Ормузда, ахриманово же наследство - горизонтально и распластано - минимализировано. Пуруша - паралитик вечности, не движется, без ног. То, что без ног - священно. Настоящий властелин, настоящий человек не должен передвигаться самостоятельно - для чего же тогда рабы?.. Нет, конечно, дело не в рабах. Он просто стоит в центре вещей и просто крутит колесо. Сидит в центре вещей...
Староверы не только никогда не носят галстук, но считают бесстыдным и непозволительным появиться на людях без пояса. Поясу - да, галстуку - нет. Они верят по-старому, так же как верили индоевропейские предки доведического периода, пока не поменяли от тропической жары длинную евразийскую рубаху с нордическим поясом на замещающую ее нить, вокруг шеи.
Без пояса-помочи ("Живый в помощи Вышняго в крови Бога небесного водворится...") нет деления на свет и тьму, на верх и низ, на рай и ад. Новый пояс дается в крещении христианину вместе с кухолью непорочной.
4. Ацефалы ползут на Север
Пояс делит тело на две части. Узлы - стихии, основы мироздания в его плотском варианте. Три звезды не-бесного охотника. Верхняя часть - та, что принадлежит свету - включает сердце и голову. Причем сердце - в первую очередь. На примере мифа Праджапати видно, что с головой нечего церемониться - было бы сердце. Это солнце и ум. Там свет. Пусть скрытый, закопанный, обхваченный и стиснутый кольцом влажного сырого ящера. Он стережет сокровище. Пока мы не выпотро-шим его чешуйчатую скорлупу и не вырвем нить жизни у чудища, мы не поймем языка птиц - языка верхней половины тела. Языка того, кто всегда молча сидит в центре вещей, и смотрит сквозь крепко сомкнутые веки в собственный омфалос...
Что станет с головой? Не важно. Святые - к примеру святой Егорий, победитель дракона - спокойно обходи-лись и без нее. Настоящий человек с головой может обращаться довольно свободно - это лишь зеркало сердца, часто кривое или надколотое.
Другое дело галстук. Здесь к нижней части отходит не только генитально-ходильные принадлежности, но и грудная клетка с кардинальным узлом. И путь к ней перекрыт замком элементов. На поверхности остается одна голова. Зеркало, которому нечего отображать, кроме закопанного в трясину ахримановских болот змеиного шевеления.
Настоящая Иудина принадлежность. Иуда то же считал головой, досчитал до 30, осталось еще три, но он сорвался и бегом к осине.
"Да будет двор их пуст..."
Москва стоит там, где боярину Кучке усекли голову. Поэтому сороки не летают в Москву. Когда-то давным-давно они предали Кучку, сообщив, где он спрятался и были изгнаны за 101 километр.
Язык сорок - язык птиц. Снова наша связь.
Лобное место. Красная площадь. Багровая кровь растворит сгустки полночи.
Под знаменем Ориона...
Новая Заря...
Старая Вера....
А.С.Макеев БОГ ВОЙНЫ - БАРОН УНГЕРН (Воспоминания бывшего адъютанта Начальника Азиатской конной дивизии (Шанхай, 1934)
В воспоминаниях адъютанта Начальника Азиатской Конной дивизии барона Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга глазами очевидца и участника событий показан человек, уже при жизни ставший легендой, провозглашенный монголами Богом Войны, чаще всего отождествляющимся с докшитом Бег-Дзе, и реинкарнацией Чингис-хана, который должен был вернуться, чтобы дать монголам освобождение и возвратить былую славу. Голубые глаза и рыжая борода барона только подтверждали эту легенду, ибо эти признаки предание предписывало Чингис-хану.
Но не внешность барона и легенды монголов, связанные с ним, сделали его фигуру, пожалуй, самой загадочной в среде "цивилизованных" генералов "европейцев" гражданской войны, а тот дух жестокости средневековья, который он возродил в своей дивизии в ХХ-м веке.
Это свидетельство "из первых рук" ценно тем, что фигура барона неизменно вызывала интерес не только у профессиональных исследователей, но и у историков-любителей, краеведов и даже мистиков, пожалуй, с самого момента расстрела барона в 1921-м году. Место расстрела и погребения барона до сих пор остается тайной (где-то под Ново-Николаевском), что тоже поддерживает интерес к этой фигуре до сих пор.
Однако следует признать, что ни одна из доступных русскому читателю книг не может считаться в полной мере достоверной. Беллетризированная версия биографии барона "Самодержец пустыни" Л.Юзефовича, написанная и изданная сравнительно недавно, содержит ряд фактических несовпадений с воспоминаниями есаула Макеева. С той же степенью доверия можно отнестись и к знаменитой книге бывшего приват-доцента Томского Политехникума Фердинанда Оссендовского "Звери, люди и боги", ибо, по замечанию исследователя истории гражданской войны А.С.Кручинина, тот общался с бароном "не больше недели".
В книге А.С.Макеева дается краткая историческая справка о роде барона, а относится она, в основном, к "монгольскому" периоду его деятельности. Описаны жестокие порядки, утвержденные бароном в Дивизии, даны примеры исключительной личной храбрости барона, показана история освобождения Урги и всей Внешней Монголии от Китая, в которое знаменитый Улан-Батор включился значительно позже Унгерна, в общем, описано многое, что мог знать только очевидец и участник событий.
Текст книги уникален, ибо издан лишь однажды в Шанхае в 1934-м году, и даже многим исследователем известен лишь по названию. Этот документ эпохи вызовет огромный интерес, ведь личность барона не теряет со временем ни соей популярности, ни загадочности. В том числе и у той огромной группы традиционалистов и даже буддистских мистиков, которые считают барона едва ли не священной фигурой ХХ-го столетия.
Текст может быть дополнен воспоминаниями генерала от кавалерии Кислицина, на которого Унгерн произвел очень благоприятное впечатление, и коротким докладом московского исследователя А.С.Кручинина, который пытается отделить личность барона от мифов о нем, касаясь "даурского" периода деятельности барона.