Газета Завтра 863 (22 2010)
Шрифт:
"ЗАВТРА". Вы возглавили Капеллу в 70-е. Тогда почему-то можно было исполнять западные литургические песнопения (то есть католические и протестантские), а православные — не приветствовались. А тут сразу же стали петь русскую духовную музыку. Как вам это удавалось, что пришлось преодолевать, ощущали ли вы себя уже тогда православным деятелем?
В.Ч. Забавно, что в советское время в основе запрета на исполнение церковных песнопений лежал Указ Священного Синода от 30.06 1853 г. № 7110: "…в публичных концертах не смешивать духовной музыки с музыкою светскою… оперною и другою, и посему:
1. концерты разделить на два рода: духовные и светские;
2. концерты светские дозволять на основании существующих постановлений, без смешения, как вышесказано, светской музыки с музыкою духовной;
3. духовных концертов в театрах не давать;
4. в концертах духовных не петь псалмов и молитв, в православном богослужении употребляемых, а только других вероисповеданий, но и то отнюдь не в русском переводе…" (И.Л. Чиж. Церковно-гражданские постановления о церковном пении.)
Поэтому свободно исполнялись западные мессы, реквиемы, пассионы на латыни, немецком и других языках, а М.Г. Климов — выдающийся руководитель Капеллы, сохранивший хор в сложнейший период революционного перелома, — менял на латынь русские церковные тексты, чтобы сохранить возможность их исполнения. Образцы такого "творчества" хранятся в нашей библиотеке.
Преодолевать? Да, пришлось. Но в большей степени — круговое неведение в идеологических инстанциях сути проблемы. Практически многие годы действовал необсуждаемый закон, выразительно однажды сформулированный в трёх словах М.С. Горбачёвым: "Наложили табу на вето". Нельзя — и всё, а почему — обсуждению не подлежит. Исполнение "Всенощной" Рахманинова я выхаживал 7 лет. Но когда оно состоялось, я осознал, что это совсем не долго, ибо стереотипы сознания изменяются крайне медленно.
Однако важнее другое. Если бы на всех этажах партийной и советской власти Ленинграда и страны не было людей, не хуже меня понимавших важность сохранения этого великого наследия отечественной культуры и возвращения его в жизнь народа, бравших на себя серьёзную ответственность и способствовавших этому процессу, я и шагу бы не ступил. От Дзержинского райкома партии до заведующего сектором музыки ЦК КПСС — мне была оказана поддержка и защита. Грех сказать иное.
Православный деятель — это, как я понимаю, статус духовного лица. Моя работа — просто выполнение профессионального и гражданского долга.
"ЗАВТРА". Я был потрясён вашим мастерством, услышав в 1990 году "Всенощное бдение" С.В. Рахманинова. Можно ли назвать это сочинение вашим любимым? Как менялась его трактовка с годами?
В.Ч. Мне кажется, у любого художника любимым становится то, над чем он в данный момент работает. Если он не поглощён целиком этой работой, хорошего результата не будет. Уже три десятка лет мы поём "Всенощную" и каждый раз, как впервые. Это, безусловно, одно из величайших созданий мировой музыки. Но за тридцать лет и хор изменился, и я не стал моложе, да и нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
"ЗАВТРА". Другим вашим исполнительским шедевром музыканты единогласно считают свиридовские хоровые циклы. Считаете ли вы "Песнопения и молитвы" Г.В. Свиридова музыкой, конгениальной вершинам русской и мировой классики?
В.Ч. Для меня вся музыка Свиридова — озвученный лик России, в котором отражена вся драматическая судьба русского народа от древних времён до нашего сегодня. "Песнопения и молитвы", глубокое моё убеждение, — это вторая вершина, возникшая рядом со "Всенощной" Рахманинова в горной гряде мировой музыки.
"ЗАВТРА". Почему в вашем кабинете стоят два скульптурных бюста Свиридова — гипсовый и бронзовый?
В.Ч. Гипсовый случайно может разбиться, бронзовый — нет. Но главное: я каждый день мысленно общаюсь с двумя великими художниками, одарившими меня своей дружбой, — Георгием Васильевичем Свиридовым и Михаилом Константиновичем Аникушиным, автором бюста.
"ЗАВТРА". Судя по тому, что вы исполняете сочинения Сергея Слонимского и других современных авторов, "конец композиторских времён" ещё не наступил?
В.Ч. Жизнь быстротечна и неостановима. Возникшая в музыкальной сфере пауза для нас кажется необыкновенно долгой, а для исторических циклов — один миг. Народятся в России, Бог даст, и новые Мусоргские, и Чайковские, такова уж порода нашего народа. Разве мы ждали Рубцова, а он взял и явился!
"ЗАВТРА". В апреле 2010 года вы исполнили ораторию Листа "Христос" и посвятили концерт памяти Е.Ф. Светланова. Кем был для вас Светланов? Как вы оцениваете роль Швыдкого в судьбе гениального русского музыканта?
В.Ч. Долгие годы существовала условная дирижёрская ось двух Ев-Гениев: Ленинград — Мравинский, Москва — Светланов. Именно они установили высочайшие критерии дирижёрского мастерства и оркестрового звучания. Господь, хотя и в разное время, направил стопы мои к каждому из них. В 45-м году, учась в Хоровом училище при Капелле, мне довелось много раз петь в концертах под дирижёрскую руку Евгения Александровича Мравинского. А в 1962 году я стал его первым и последним студентом на отделении оперно-симфонического дирижирования Консерватории. Продолжалось это недолго, но общение наше сохранилось до последних дней его жизни. И если я чего-то достиг в дирижёрской профессии, главную науку мне преподал Мравинский.
Евгения Фёдоровича Светланова я знал задолго до знакомства с ним. Репетиции, концерты его с ленинградскими филармоническими и с Госоркестром СССР оставляли сильное впечатление. Редкие наши встречи, происходившие в 70-е годы, неожиданно для меня обнаружили, что Евгений Фёдорович очень даже в курсе моих дел, и его доброжелательное ко мне отношение было серьёзной поддержкой, особенно в начальные годы моей работы в Капелле. Сюрпризом оказалась деликатная просьба Светланова разрешить ему исполнить с Капеллой "Всенощную" Рахманинова. В 1991 году в Большом зале Московской Консерватории состоялось то, что принято называть музыкальным событием года. Это был праздник для артистов, праздник для слушателей и назидательный урок для всех, кто называет себя дирижёрами.