Газета Завтра 865 (24 2010)
Шрифт:
У него плачущее выражение совсем на другое сменилось. Поезд ушел, он меня матом покрыл, я нашла милиционера и ему своим подозрением поделилась. А милиционер, видимо, лекцию о необходимости доверия и постыдности подозрительных чувств раньше меня выслушал. Говорит: "Я не могу без достаточных оснований проверять документы у человека. Может, дети на маму почившую похожи". Природа, конечно, чудит порой. Говорю, мол, а разве у нас разрешена эксплуатация детей и попрошайничество?
"А может, — опять предполагает страж порядка и большой гуманист, — у них действительно столь бедственное положение, иначе отец (!!!) не стал бы детей заставлять ходить просить милостыню".
Разве это не похвальный подход, разве это не человеколюбие и сострадание? Хотя подозрительность мне подло нашёптывала, что у этого безутешного вдовца и стража порядка — сговор на почве слезинки ребенка.
И тут же этот страж — хвать из толпы мужика с сумкой, явного провинциала: "Документы!"
Я спрашиваю: вот какие основания проверять у этого мужика документы? Разве возможное отсутствие регистрации — более тяжкое прегрешение, чем возможная кража и эксплуатация детей? Может, регистрации у того несчастного вдовца тоже нет. В итоге документы были потребованы у меня.
А еще к нам начальники всех мастей взывают совместно наводить порядок и проявлять гражданскую сознательность! Разве беспокойство за судьбу детей — не гражданская активность? А была за это наказана!
Но как бы то ни было, я-то проявила подозрительность, но признаюсь честно, мне жалко было детей. А вот блюстители порядка этим вирусом не заражены. Они доверяют людям, которые заставляют детей (неизвестно, чьих) заниматься попрошайничеством. Не доверяют, правда, провинциалам. Может, они их за людей не считают?
Но я, прослушав ведущую, твёрдо решила доверять людям.
Ровно через неделю знакомый голос. Интонации, правда, несколько другие. Тоже укоряющие, но уже по другому поводу пеняет ведущая. Мол, люди жалуются в милицию, что их обманули, что они стали жертвами мошенников. А ведь они сами проявили излишнюю доверчивость, поддались на уловки аферистов.
К примеру, бабушка пустила в дом женщин, представившихся социальными работниками, а они украли все её накопления. Но зачем пускала? Чужих нельзя пускать в дом… Или вот человек заказал дорогостоящие средства для поправки своего здоровья, а это оказались пустышки— плацебо, которые вреда не приносят, но и пользы никакой. И еще много примеров было приведено, которые свидетельствовали о том, что наши граждане действительно проявляют недопустимую при демократии доверчивость.
Я просто растерялась: так как же будет правильно? Доверять или проверять? Вот в чем вопрос. И не наслушались ли эти доверчивые граждане лекций этой же чеводелатьвещательницы чуть ранее? Может, распахнули сердца и двери, а мошенники-то вот они, на пороге!
Как ни поведи себя, всё будешь сам виноват: доверяешь — виноват. Не доверяешь — обратно виноват.
Раньше государство охраняло граждан и от внешней, и от внутренней угрозы. А жизни гражданина угрожают его враги: убийцы, воры, мошенники, насильники. Сейчас государство проблемы людей плодит, оставляет гражданина одного против тысячи злоумышленников, и когда те бедного одолеют, то кричит ему: "Сам виноват. Это твои проблемы".
А наши действительные проблемы — чиновники всех уровней, дающие припеваючи жить нашим врагам, но житья не дающие нам.
Владимир Бондаренко АЛТАРЬ НЕИЗВЕСТНОМУ БОГУ
Премию "Национальный бестселлер" на десятом году существования присудили не писателю, а известнейшему театральному художнику, 73-летнему Эдуарду Кочергину. Уверен, автор сам такого не ожидал. Его мемуарная книга "Крещенные крестами" и на самом деле очень добротная проза, чем-то напоминающая такие же похождения сироты и беспризорника Виктора Астафьева "Последний поклон". 1945 год, фронтовики эшелонами едут домой или на войну с Японией, а им навстречу из детприемника под Омском в родной Питер к своей польской матке Брони пробирается семилетний пацан. Пробирается целых шесть лет. Тут и разные детприемники, и уголовная среда, обучающая шкета приемам воровства, и милиция. Но в книге нет ни мата, ни тотального пессимизма, ни пошлости, ни злобы на советскую власть. Есть жесткий, добрый, драматичный и весёлый стиль повествования о трагичном, но великом времени. Алтарь советского времени. Колоритный язык, колоритные персонажи, запоминающиеся выражения. К примеру "лыска в саду" — бюст Ленина среди цветов. Не прочитавший книгу, но написавший целую статью о ней в газете лихой журналюга, что-то услышав о "Крещенных крестами" на вручении премии, с ходу сочинил новое выражение — "лыска в аду". Соврал, проходимец. Но у самого Эдуарда Кочергина нет ни злобы по отношению к советской власти, ни плача по поводу её жестокости. Найдутся даже добрые чекисты, спасающие беспризорника. Скорее это советская книга о героическом подростке, еще одна "Как закалялась сталь". Эпос о беспризорниках периода войны, о том, как они стремились вырваться из своих драм и трагедий.
1
http://top.mail.ru/jump?from=74573
Как сказал писатель Алексей Евдокимов, "Крещенные крестами" написаны "в почти беспроигрышном жанре слегка беллетризированного мемуара". Я бы добавил, героизированного мемуара с правдивым счастливым концом. Что можно сказать о его авторе? Эдуард Кочергин — народный художник РСФСР, действительный член Академии художеств СССР, три ордена, лауреат всех советских и многих международных премий. Долгие годы главный художник знаменитого товстоноговского БДТ. И денег , и славы — хватает. Зачем ему эта премия? Настоящим писателем не был и никогда не будет. Почему же члены малого жюри так дружно отмахнулись от новой, во многом еще молодой и ужасно депрессивной современной прозы? Почему испугались взглядов ведущих писателей на нынешнюю жизнь? Их нынче называют "новыми реалистами". Неверно. Я бы назвал это направление депрессивной прозой.
"Нацбест" всегда поражал не только своими лауреатами, но своими отказниками. Этакое сканирование литературы и общества. Не случайно же в состав его Малого жюри не входят профессиональные литераторы. Так что художественный уровень той или иной книги — далеко не главное. Главное — понравилась она или нет. Малое жюри "Нацбеста" всегда состоит из просвещенных обывателей, из мещан. Я не вкладываю в это понятие никакого отрицательного смысла, это вновь нарождающееся сословие, низший слой среднего класса. И вот его отношение к тем или иным книгам всегда очень точно выдаёт отношение данного слоя к жизни, к тем или иным проблемам общества.
Думаю, они не против литературы, как таковой, они против того или иного видения жизни, демонстрируемого современными талантливыми писателями. Они живут в более-менее счастливом окружении, и им чужд депрессивный взгляд на жизнь, они боятся его. Ненавидят его.
В шорт-лист, кроме книги Эдуарда Кочергина "Крещенные крестами", попали роман "Елтышевы" Романа Сенчина, ярко и сочно описывающий реальный мир безнадеги, крушения всех надежд, мир окончательной гибели и русской деревни, и русского общества; манифест дальневосточных "праворульников" молодого писателя Василия Авченко "Правый руль" — парадоксальное и смелое утверждение деления России на людей леворульного и праворульного сознания, преддверие раскола большего, чем раскол национальный, ибо Дальний Восток заполнен миллионами праворульных автомобилей, и никто мощных российских леворульных заводов там строить не собирается; "Мертвый язык" Павла Крусанова, одного из ведущих питерских писателей, уже третий раз попадающего в шорт-лист "Национального бестселлера"; "Люди в голом" Андрея Аствацатурова, мрачноватые и ехидные воспоминания из жизни питерской интеллигенции; и, наконец, еще одно открытие "Национального бестселлера" — увы, не газеты "Завтра" — книга молодого уральского коммуниста Олега Лукошина "Капитализм". Может быть, название надо было найти другое, более образное, не так бьющее в лоб, но суть книги останется той же: беспощадная борьба с буржуями и жуликами любых мастей и рангов. Даже его куда более либеральный земляк Сергей Беляков пишет о Лукошине: "Ездил в Липки, но липкинским любимчиком не стал. "В писатели не приняли" — сказал о нем Александр Карасёв. Литературная (либеральная. — В.Б.) тусовка его не принимала. Не Липки, а журнал "Урал" и "Национальный бестселлер" открыли его. И слава Богу!.. Олег Лукошин давно уже мастер…"