Газета Завтра 865 (24 2010)
Шрифт:
Вязли бездорожьем,
Но слова нашли —
Те, что и моложе,
И прочней земли.
Римляне отмечали юбилей только два раза в жизни: в пятьдесят и, при особой милости богов, в сто лет. Сегодня юбилеев — как огурцов в кадушке. Всё лезет в патриции. Всё юбилеит по поводу и без. Особенно же — русские писатели. Правда, не от большой радости…
Юбилей Кувакина законен (он без "хвостиков"). И радостен. Полвека собственного времени, разъятого меж двух веков русской истории.
Перефразируя Блока, можно сказать: будущее — это возмездие. Суд. И только сознанию сектанта или неофита в этой суровой законченности может примерещиться амнистия.
Однако именно здесь, в нечеловеческой уже определённости, поэт находит радость, радость поля, где плевелы вымахали в полный рост и едва ли не заглушают добрую пшеницу; радость близкой жатвы, которая воспринимается как освобождение; радость слов, которые неизбежно настигают царя Валтасара: "Ты уже взвешен, и найден слишком лёгким".
В стихах Александра Кувакина музыка с годами нарастает, это признак подлинности пути. Быть может, он, по-человечьи, с радостью и затерялся бы "среди детей ничтожных света", но стихия, которой поэт некогда вверил себя — ревнива. И, наделяя, отбирает. Покой, уют, удобную глупость, необременительную праведность. Дары, получаемые взамен, неоспоримы для самого певца, и очень сомнительны для толпы. И всё это — по-пушкински, всё — радостно.
Алексей Шорохов
Андрей Фефелов ГЛАГОЛИЦА
КАЗЕННОЕ СЛОВЦО "МЕРОПРИЯТИЕ", подходящее для всякого рода съездов и партийных торжищ, на сей раз раскрылось в непривычном и глубинном своем значении. Ибо мера приятия того, что происходило на древнем городище заповедника "Старая Рязань", у каждого из двух с половиной тысяч участников действа была своя. Прибывшие на автобусах московские гости: делегаты Всемирного русского народного собора, студенты, ученые, художники, журналисты, а также подтянувшиеся через понтонный мост из соседнего Спасска автохтоны — с удивлением и радостным непониманием наблюдали череду явлений, возникающих и исчезающих в периметре невидимого города.
1
http://top.mail.ru/jump?from=74573
Главный, ускользающий и таинственный смысл происходящего лишь угадывался. Он еле прочитывался в толще официальных речей о приобщении к корням, о духовности, о необходимости развивать национальные традиции и избегать отравляющего воздействия массовой культуры. Этот смысл был неявно прописан в странных сооружениях, построенных в чистом поле молодыми архитекторами из студии Андрея Асадова "Город АЗЪ". Он брезжил в песнопениях ансамбля древнерусской духовной музыки "Сирин", в притопываниях и прихлопываниях Сергея Старостина, исполняющего свои "Душеполезные песни на каждый день". Этот смысл мерцал в удивительных буквицах, начертанных художником шрифта Юрием Гулитовым, и в задумчивых объяснениях профессора Людмилы Карпенко, которая узрела в глаголическом письме тайную символику, раскрывающую знания о мироздании и божестве.
Более всего этот смысл, наверное, был понятен создателям концепции "Азбука духа и свободы". Идеологам, закрутившим колесо Соборной встречи — Александру Рудакову и Роману Багдасарову. Однако наши красавцы и интеллектуалы целомудренно молчали о том, ради чего поднялись люди по звенящим травам на эти зеленые кручи в истоке лета 2010 года.
А между тем, когда был пройден, прожит, протоптан единый световой день и под звуки дудок и бубнов расцвели звезды, то засветились во тьме неведомые письмена, засияла золотая надпись: иная история.
ГЛАГОЛИЧЕСКИЙ ШРИФТ, разработанный равноапостольными братьями-просветителями Константином и Мефодием для перевода священных текстов на славянские языки, составляет одну из загадок Руси, является частью ее тайной, сокровенной, параллельной истории. Не зря же глаголицу часто использовали как тайнопись. Бытие глаголицы в русской культуре овеяно духом секретности и закрытости. Запечатленные буквы, напоминающие коптский, древнееврейский или рунический шрифты, несут в себе многомерную символику, каскад смыслов, весть о бытии Бога. Глаголицу называли боговдохновенным алфавитом и "славянской священной азбукой". Людмила Карпенко в своём исследовании пишет: "…Глаголица, созданная славянским первоапостолом Константином-Кириллом Философом, раскрывается как уникальная моделирующая семиотическая система, способная и выражать, и формировать христианское мировоззрение, как универсальная символическая картина знания".
Почему некогда в славянских землях глаголица уступила место греческому алфавиту, то есть "кириллице"? Тому есть много рациональных, бытовых объяснений. Однако в мистическом плане глаголица словно нырнула в метаисторию Руси, стала запасным русским алфавитом, расширяющим и усложняющим русскую духовную вселенную.
Ныне выход глаголицы на поверхность жизни — весьма показателен и примечателен. Глаголица — азбука, способная преодолевать границы миров, соединять разрезанные эпохи, сдвигать разъехавшиеся пласты истории.
СТОЛИЦА КНЯЖЕСТВА РЯЗАНСКОГО, город лихих вятичей достославная Старая Рязань — один из самых больших городов и мощнейший форпост древней Руси. Ныне от нее остались лишь крутые валы, вознесенные над зеркальными излучинами Оки. А некогда это был сильно укрепленный, многолюдный город, испещренный улицами и переулками, застроенный избами, теремами и усадьбами. Тень исчезнувшей планировки Старой Рязани можно узреть на закате, когда косые солнечные лучи, огибая бугры и травы, подчеркивают мельчайшие детали ландшафта. В эти несколько минут воскресает прошлое, и в увеличительном стекле летнего вечера исчезнувший город является вновь.
Найденные в ходе раскопок многочисленные подвалы домов вначале были приняты учеными за землянки. Настолько просторны и благоустроены они были. Иные из них по глубине равнялись надземной части строения. Старая Рязань — полуподземный город, население которого перед концом превышало 8 000 человек, а территория вместе с подолом составляла около 70 га.
В черном деревянном городе стояли три белоснежные церкви: Спасский и Княжеский, и Борисоглебский соборы. Ныне о них напоминают утонувшие в почве старые фундаменты. Под одним из этих фундаментов был найден знаменитый бронзовый идол, погребенный в знак бесповоротного принятия новой веры.