Газетная утка
Шрифт:
Приятно все-таки, когда «свои люди» – не какая-нибудь голытьба вроде Дрюни Мурашова, а такая вот дамочка, которая запросто раздает конверты с денежными знаками.
Уже у дверей кабинета она остановила меня еще одним вопросом.
– Надеюсь, кроме тебя, меня и Полины, о нашей детективной затее никто не знает?
– Что ты, как можно!
– Ну-ну… Пожалуйста, Оленька, держи меня в курсе!
Домой я попала только к трем часам – как лимон выжатая жарой и двумя неподъемными пакетами с дачной снедью. «Купи
А тут еще черти нанесли на меня Дрюню Мурашова! Схватил меня за пуговицу на самом солнцепеке и принялся рассказывать, какую «офигительную» сделку он только что провернул: «слил одному лоху за двести пятьдесят резину, которую только что выменял у другого барыги за пузырь». Переминаясь с ноги на ногу, я уже начала тихо сатанеть, когда Дрюня неожиданно закончил:
– Лелька, я в печали! Пошли, по сто грамм, что ли?
– Почему же в печали? Ведь сделка в самом деле классная! – удивилась я.
– Так ведь у барыги две покрышки было! Сечешь? Мог бы щас у лоха пол-«лимона» взять – чистоганом!
– Так что же не взял?
– «Чо не взял»! – злобно передразнил Дрюня. – Не отдавал тот козел две покрышки за один пузырь, вот чего! Две бутылки просил, мать его… Тоже крутой попался, гад!
– Так дал бы ему две!
– «Дал бы две…» Ну, ты, Лелька, ваще! Да если б у меня тогда две бутылки было – эх! Стал бы я с этими долбаными покрышками возиться… Да я на одну-то еле-еле башлей наскреб, в натуре! Мать третий день характер выдерживает, блин, уж я к ней и так и этак…
Мама этого оболтуса, несчастная тетя Лариса, безропотно несет свой крест, то и дело спасая Дрюню от последствий его «офигительных» сделок, далеко не все из которых бывают так удачны, как сегодняшняя. Но, видно, и самому ангельскому терпению иногда приходит конец!
– Но ничего: сегодня она о-очень удивится, когда увидит, как я преуспел и без ее жалких грошей! А может, и не сегодня, не знаю… Пошли выпьем, говорю! Как друга прошу!
– Да отвяжись ты, никуда я не пойду! Меня ждут, и вообще… Мать бы хоть пожалел, глаза твои бесстыжие! Чтоб я еще с тобой хоть когда, хоть каплю…
Но Мурашов не отставал. Дрюня, «в натуре», был не тот человек, чтобы так просто отказаться от задуманного! А задумал он нынче быть расточительным, и пасть жертвой его щедрости должна была я – «как друг» или как первая встречная, не важно.
Пришлось мне сказать своему «другу» правду: что ждет меня никто иной как сестра Полина и что мы с ней немедленно уезжаем в Усть-Кушум «по очень важному делу». Если Дрюня в своих инстинктах был
Однако на этот раз, к моему большому удивлению, подействовало на него совсем другое. Как только Дрюня услыхал мою последнюю фразу, он вдруг впал в экзальтированное состояние.
– Значит, вы с Полькой все-таки влезли в это дело, да?! Ну, Лелька… Я знал, что вы этого паскудства так не оставите. Знал!
Оставив пуговицу в покое, Мурашов схватил мою верхнюю конечность, которая и без того отваливалась от тяжеленной сумки с крупой и консервами, и принялся ее трясти. Лучше б от избытка чувств пакеты подержал, «джентльмен» чертов!
– Да что ты там знал?! Ай, Дрюня, ты мне руку оторвешь!.. Какое еще «дело»? Никуда мы не влезали, что ты придумал?
– Ладно, Лелька, брось заливать! Дрюня Мурашов не такой лопух, как кажется твоей сеструхе. Я рассказываю тебе про то, что Стасика Уткина замочили на даче в Кушуме, весь Тарасов стоит на ушах, а через день ты заявляешь, что вы обе сматываетесь в Кушум «по оч-чень важному делу», – и ты думаешь, я не врубился, что это за дельце? Вижу, ты меня совсем за лоха держишь! – обиженно закончил умный Дрюня.
Черт меня побери еще раз! Я прямо не знала, что ему на это сказать. Знала только одно: врать бессмысленно.
– Тсс! – Я сделала страшные глаза и перешла на свистящий шепот. – Что ты орешь на весь базар?! Догадался – и сопи в тряпочку, зачем орать-то? Про Кушум – это страшная тайна, Дрюня! Болтун – находка для шпиона, а здесь каждый лоток имеет «уши»…
Надо было видеть, как он озирался по сторонам! Убедившись, что все шпионы пока находятся на безопасном расстоянии, Мурашов отчаянными жестами наложил на себя обет молчания.
– Все! Все! Лелька, я – могила! Думаешь, я совсем глупой, да?… Ваша «страш-шная тайна», Лелька, лишь вместе со мной умрет!
– Не надо, Дрюня: живи! Только языком не трепи, понял?
– Понял, понял, не дурак. Сказал же – могила, все! Лелька, слышь! – Он наклонился к самому моему уху. – Может, вам с Полькой помочь чего надо, а? Ну, в этом… дельце вашем. Так ты скажи!
– Нет, Дрюнечка, нет. Помогать не надо, сами справимся. Вот только не мешал бы никто…
Я многозначительно посмотрела на часы.
– Все, Мурашов, отцепись. Я и так тут битый час с тобой торчу, меня Полина убьет!
– Ну! – обрадовался Дрюня. – Вот и пошли, вмажем по маленькой для храбрости. Я тут одно классное местечко знаю…
– Я сказала: все, Мурашов! Пока! – И я решительно двинулась в сторону дома, раздвигая сумками толпу.
Когда я мысленно уже поздравила себя с удачным избавлением от этой напасти, вслед мне полетело заливисто-раскатистое:
– Лелька, эй! А я к вам в гости приеду, в Кушум! Спрошу там дачу Уткина – любой покажет. А?…