Где Цезарь кровью истекал
Шрифт:
Тут пробудился гений Ниро Вульфа. Я говорю «гений» не из-за придуманной им хитрости — здесь требовалась лишь скорость и смекалка, — а из-за его гениального предвидения того, что случилось. Сперва я не придал его действиям никакого значения, в то время как он, видимо, устав от беседы, в которой не принимал никакого участия, сунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
— Что ж, попытаюсь последовать вашему совету и пораскинуть мозгами, — сказал Бэрроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?
— Сегодня? Я его не видел. Я лишь однажды
— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
— Нет.
— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона? У него лично или из его вещей?
— Нет.
— Вы согласны подвергнуться обыску?
Мой мозг лихорадочно заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Бэрроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подаёт мне знаки указательным пальцем правой руки, покоящимся на распылителе опрыскивателя и скрытом от посторонних взглядов полой пиджака. Это был напряжённый миг. Молясь всем богам, что истолковал жест правильно, я учтиво сказал Бэрроу:
— Извините, что я колеблюсь, но я пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности или соглашусь, с тем чтобы вы всё равно ничего не нашли. Впрочем, теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придётся меня обезоруживать…
Струя мыльной пены с никотином под высоким давлением брызнула прямо ему в лицо.
Он захлебнулся, заверещал и отскочил в сторону, совершенно ослеплённый. Настал ещё один напряжённый миг. Моя рука юркнула в карман, молнией вынырнула оттуда, и в мгновение ока я засунул свой бумажник из страусиной кожи в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, который шагнул к капитану с недоуменным восклицанием. Больше я не шевелился. Бэрроу схватил носовой платок и принялся утирать глаза. Вокруг послышались сочувственные возгласы. Вульф протянул капитану свой платок и произнёс совершенно убитым голосом:
— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность. Особого вреда, конечно, не произойдёт, но надо…
— Заткните глотку, или я вам её заткну! — На ушах и на подбородке Бэрроу ещё поблёскивали жемчужные капельки, но глаза он протёр. Повернувшись ко мне, он прорычал: — Опять твои подлые штучки? Куда ты это выбросил?
— Что выбросил? Вы, верно, спятили.
— Это я спятил?! — Он повернулся к Уодделлу: — Что он делал, когда этот толстопузый слизняк залепил мне глаза?
— Ничего, — сказал Уодделл. — Я стоял рядом. Он даже не шелохнулся.
— Чёрта с два! — выкрикнул Бэрроу.
— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
Бэрроу метнул на него свирепый взгляд.
— Я ведь извинился, сэр.
— Убирайтесь к чертям! Кстати, как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
— Гнев омрачил ваш разум, капитан. — Вульф сокрушённо покачал головой. — Но я вас не виню, хотя ваши поступки неоправданны. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, просто… нелепо.
Бэрроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
— Вы утверждаете, что он не двигался
— Гудвин? Конечно, нет.
— И ничего не передавал Вульфу?
— Конечно же. Он стоял далеко от него.
— Может, он что-нибудь бросил?
— Нет.
По обеим сторонам прохода столпилась уже добрая дюжина зевак. Бэрроу воззвал к ним:
— Кто-нибудь из вас видел, чтобы этот человек доставал что-нибудь из кармана и передавал толстяку или, быть может, бросил что-нибудь? Не бойтесь говорить. Я капитан Бэрроу. Это важно для следствия.
Одни отрицательно качали головами, другие пожимали плечами и бормотали, что ничего не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:
— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали — такого и в кино не увидишь, но если бы он что-то бросил или что-нибудь в этом духе, я бы уж наверняка заметила, я ничего не упускаю.
Послышались смешки. Бэрроу оглянулся по сторонам, и мне стало его жалко. Я по-прежнему не двигался. В радиусе шести футов вокруг меня не было ни одного места, куда я бы мог чего-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшочками с орхидеями; позади был стол с георгинами; и то и другое довольно далеко от меня.
Тем не менее Бэрроу держался вполне достойно. Он протёр платком за ушами и под подбородком и сказал мне:
— Вы поедете со мной в прокуратуру. Я собираюсь допросить вас по делу об убийстве Говарда Бронсона. Если вы всё ещё обдумываете, как разозлить меня, то через двадцать минут я получу ордер на арест…
— Позвольте мне, — вкрадчиво предложил Ниро Вульф. — Мы должны как-то загладить свою вину за этот печальный инцидент, капитан. Не настаивай на ордере, Арчи. С полицией нужно сотрудничать.
— Как скажете, шеф.
— Поезжай. Здесь всё равно слишком людно для конфиденциального разговора. Я присоединюсь к вам попозже. Тем временем, мистер Уодделл, если вы можете уделить мне несколько минут, я расскажу вам кое-что важное по делу Клайда Осгуда и мистера Бронсона. Я расспрашивал Бронсона около часа, и мне удалось получить ценные сведения…
— Вообще-то… я собирался поехать с капитаном Бэрроу…
Вульф пожал плечами.
— Теперь, когда убит и сам Бронсон, это представляется мне вдвойне интересным.
— Как вы на это смотрите, капитан?
— Делайте, что хотите, — отмахнулся Бэрроу. — С Гудвином я сам управлюсь. — По его тону казалось, что ему недостаёт лишь раскалённой кочерги и тисков для пальцев.
— Я скоро приеду, — сказал Уодделл.
— Когда молодая особа придёт за орхидеями, — сказал я на прощание Вульфу, — объясните ей, что я пошёл собирать чернику.
Мы зашагали к выходу. Бэрроу держался чуть сзади, так что его локоть находился дюймах в десяти от моей правой руки — свидетельство полицейской выучки. Нас ждала патрульная машина. Мне приказали сесть на переднее сиденье возле полицейского-водителя, а Бэрроу взгромоздился на заднее. Он ни на миг не спускал с меня глаз. Его подозрения, что у меня имелось нечто, от чего я мечтал избавиться, лишь укрепились после выходки Вульфа.