Гекатомба
Шрифт:
Они уже час с небольшим сидели в ее небольшой кухне и говорили, говорили, говорили. У них было почти десятилетие разницы в возрасте, но странным образом, они не чувствовали его. Вспоминая родителей, детство, юность, школу, учителей, вдруг обнаружили много схожих черт и еще была какая-то трогательная и притягательная ностальгия в этой случайной - то ли роковой, то ли судьбоносной встрече. Словно не существовало больше в городе ни страшных преступлений, ни человеческих страстей и пороков, - да и вообще ничего, что могло бы заставить страдать, плакать, переживать, изматывая душу, наполняя ее хрупкий сосуд смертельным ядом неизбывного горя. По молчаливому, невысказанному согласию они старательно избегали говорить на темы, касающиеся их нынешнего положения,
– ...Знаете, Альбина, она очень выделялась среди всех делегатов, лился его тихий голос.
– Мы, в большинстве своем, все были такие уверенные в себе, напористые, громкоголосые, удачливые и счастливые. А Аннушка, она другая была: редкая, что ли... Молчаливая, скромная, с во-о-от такой косищей черной и огромными синими глазами. Как какая-нибудь фея лесная. Но в ней будто два начала протвостояли друг другу. Одно - тихое, неприметное, смиренное и покорное. Второе... Второе пугало.
– Леонид Владимирович заметил, как напряглась Альбина и невесело усмехнулся: - Наверное в каждой женщине присутствует... Уж простите меня, ... что-то от ведьмы. Вот и в ней определенно было. Необъяснимая сумасшедшая энергия, вихрь эмоций, взрыв страстей, - особенно... в постели. Она будто не любила, а брала приступом этакая валькирия, от которой невозможно уйти самому. Если честно, это и пугало меня больше всего: ее власть надо мной, ненасытность, неисчерпаемость. Но бросила меня первой все-таки она.
После трех, безумных по страсти, ночей, ее, как подменили. Гордая, неприступная, холодная и величественная - словно мраморная статуя или ожившая древняя царица...
– Пацюк тяжело вздохнул: - Она до последнего избегала встречи со мной, так и разъехались, не попрощавшись.
– Он поднял глаза и Альбина поразилась промелькнувших в них глубокой скорби и горечи. Знаете, есть женщины, которые тоже насил... используют мужчин. Так сказать, для продолжения рода, - криво усмехнулся Пацюк.
– Поверьте, после встречи с ней я долгое время спустя чувствовал себя больным, в полном смысле этого слова. Вы не представляете, до чего мерзко, гадко и обидно сознавать себя не любимым человеком, а примитивным экземпляром для воспроизведения.
Я часто вспоминал Аннушку. И будучи здесь, пытался ее отыскать. Если бы я только знал, что у меня растет сын! Если бы я знал... Никогда не позволил бы вырасти ему в безжалостного и страшного убийцу...
Воронова, затаив дыхание и боясь пошевелиться, слушала исповедь мэра. А он, казалось, совершенно забыл об ее присутствии, полностью отдавшись воспоминаниям, заново их переживая.
– .... Я получил от него письмо, совсем недавно. И долго думал, к кому обратиться. Можно было пойти к Панкратову или Шугайло, но... Но это заведомо означало, что на карьере можно ставить крест. Поэтому, зная порядочность и благородство Осенева, я обратился к нему, попросив отыскать автора письма.
– Пацюк вздохнул и покачал головой: - Я, обманывая себя, надеялся, что кто-то, узнав подробности похождений в молодости, решил меня попугать и, возможно, шантажировать. Кто-то чужой. Но сейчас, вспоминая стиль письма - я ведь его наизусть выучил, понимаю, что это был спасительный, но не решающий суть проблемы самообман.
– Он глянул на Альбину глазами животного, обреченного на заклание и прекрасно это сознающего: - Вам не понять, но я почувствовал, что за письмом сына ко мне стоит Она. В нем есть подробности, о которых никто не мог знать, кроме нас двоих. Значит, она все ему рассказала. И еще... Я почувствовал, что он мой сын только по крови, а не по духу. Он не человек, он - зверь.
– По-моему, самое время выпить, - негромко предложила Альбина.
– Давайте, - покорно согласился Леонид Владимирович.
Они выпили и некоторое время сидели молча. Потом он не выдержал и заговорил вновь.
– ... Уж не знаю как, но Дмитрию Борисовичу удалось установить, что у Аннушки в Приморске жила двоюродная тетка. А следом выяснилась и вовсе ошеломляющий факт: оказывается, звали ее Чистякова Аглая Федоровна!
– Я знаю эту историю...
– изумленно уставилась на мэра Альбина. Санитарка роддома. Она погибла в тот день, когда Димкину жену малявкой нашли на ступеньках роддома.
– Именно это он и рассказал мне, пока тащил к вам.
– А зачем ему вообще понадобилось похищать вас, тем более таким экстремистким способом - с гранатой?
– Его домашний телефон не отвечал после обеда. Но у Осенева не было времени проведать жену. А потом ему позвонили из больницы, сообщив об наметившемся улучшении в состоянии здоровья Михайловой...
– Как из больницы?!
– подскочила Альбина.
– А, вы же не в курсе.
– покачал головой мэр.
– Дмитрий Борисович меня просветил, только, признаться, я мало что понял. По всей вероятности, ваша Михайлова раньше всех вышла на след мань... моего сына. Поздно вечером, несколько дней тому назад она назначила встречу Осеневу в районе Второго Нагорного. Но пока он туда добрался, Михайлову уже увезли в больницу, в коматозном состоянии и...
– Что с Машкой?!!
– нервно поднимаясь и чуть не роняя при этом табуретку, не своим голосом заорала Альбина.
– Послушай, Альбина, я...
– начал было Пацюк.
Однако она, сузив глаза, в которых плескалось вышедшее из берегов море ярости, с ненавистью прошипела:
– Нет, Ленечка, это ты послушай! Было время, когда ты здорово прищемил нам яй... Ну, вообщем, прищимил! Мы это молча съели. Но теперь...
– она буквально кипела от злости.
– Теперь, если я найду этого урода, который принес моим ребятам столько горя и отнял нервов, я лично, слышишь, лично оторву ему все, что ниже пояса и... и... засуну...
– она угрожающе выставила пальцы рук с вампирски расписными ногтями.
– Я не знаю, что я ему сделаю, честное слово! И держите меня тогда всем блоком НАТО!
– Достав с верхней полки кухонного шкафа начатую пачку сигарет, Альбина нервно прикурила, из-под лобья глядя на Пацюка: - Где Димка?
– У него похители жену, - упавшим голосом проговорил Пацюк.
– И убили собаку. Он сказал, что весь дом залит кровью и...
– Убили Мавра-аа-?!!
– потрясенно проговорила Воронова.
– И похители Аглаю?!!
– Она с минуту в упор смотрела на мэра, а потом четко произнесла, словно припечатала: - Леня, честно тебе скажу, если бы со мной такое проделали, я бы гаранатой не только размахивала... Я бы в штаны тебе ее засунула. Хотя и поздно: сыночка ты уже родил... на радость всем нам! Собирайся!
– Куда?
– вскинулся Пацюк.
– Сынка твоего вязать!
– рявкнула она.
– Или ты решил у меня отсидеться?
– она приподняла бровь и одарила его не сулящим ничего хорошего взглядом.
Он моментально подхватился и засобирался. Но внезапно остановился.
– Но ведь меня, наверное, по всему городу ищут.
– А ты, что, пропадал куда-то?
– искренне изумилась она.
– Запомни, родной, никакого похищения не было!
– А что же тогда было?
– попытался он узнать.
На что получил четкий и исчерпывающий ответ:
– Учения Гражданской обороны!
– с непередаваемым сарказмом "обрадовала" она его.
– Ты у нас кто? Председатель штаба? Вот и поставь своей охране и всему исполкому "двойку". За то, что не смогли противостоять "вероятному террористу, попытавшемуся обезглавить в твоем лице руководство штаба".
– Но как же...
– беспомощно развел руками Пацюк.
– Собирайся!
– не на шутку сердитым голосом прикрикнула Воронова и пошла одеваться...