Гендерфлюид
Шрифт:
Давно замечено, что ожидание является одним из наиболее трудно переживаемых состояний. Оно отнимает у человека силы, энергию, даже здоровье. Причем нет слишком уж большой разницы в том, чего мы ждем. Хорошее событие, конечно же, ждать намного приятнее, чем плохое. Но его вполне можно не дождаться. И тогда на замену приходит разочарование. Эта эмоция ничем не лучше беспокойства и страха, испытываемых в преддверии грядущих неприятностей. Но самое тяжелое из всего, это ожидание неизвестности, которое точит вам душу, разъедает изнутри, заставляет сомневаться в правильности ранее принятого решения.
Так было и со мной. Оставшись один, я сотни раз прокручивал наш разговор, снова и снова вспоминал детали
Весь четверг я слонялся по маленькой квартирке как заключенный. Медленно отстукивали секунды, еще медленнее тянулись минуты, час вообще показался вечностью. Сначала я ждал, что Маджид появится после полудня, потом ожидал его прихода сразу после, но он появился лишь поздно вечером. По его лицу было понятно, что новости хорошие, но, так как я не понимал ни слова из его речи, мне пришлось звонить Марии, чтобы потом, взяв у него трубку, услышать, что господин Труассо благосклонно отнесся к тому, что некая русская туристка, потерявшая паспорт и вырвавшаяся из рук злодеев, проведет какое-то время в его лагере, ожидая гуманитарной делегации из Российской Федерации.
После ухода Маджида я снова и снова стал прокручивать все возможные варианты: то, что в составе русской делегации смогу вернуться домой, я почти не сомневался. Оставался вопрос, как меня встретят дома, проглотят ли мою «легенду» и смогу ли избежать пристального внимания спецслужб и пограничников? Намеренно пропускал вариант, что могу получить отказ на этапе первого контакта с делегацией: во-первых, мне казался маловероятным факт, что мне откажут в помощи, во-вторых, я просто не хотел об этом думать, иначе все мои хлопоты и ожидания шли прахом. Нельзя рассчитывать на успех, если начинаешь сомневаться по каждому пункту. Здесь я, наверное, мыслил, как типичная блондинка.
Я вспоминал все известные мне случаи нелегального пересечения границы, даже вычитанное давно, что вывозимых гримировали под покойников, помещали в специальные гробы с вентиляцией и вывозили из чужой страны. Но там действовали спецслужбы и у них, вероятно, были свои нюансы и разработки, неведомые мне.
В любом случае, проблемы следовало решать по мере поступления, сейчас приоритетной задачей было попасть в лагерь и освоиться там в ожидании делегации из России. Обратиться к ним, попытаться улететь с ними домой – эту задачу предстояло решать при очном знакомстве, по ситуации. А что, если… вновь крутилось в голове. Так и не найдя ответов на все эти вопросы, я поужинал и, полежав около часа, пялясь в телевизор и сыграв несколько партий в «дурака» на айфоне, отправился в объятия Морфея.
В пятницу промаявшись до обеда, рванул в соседний магазинчик за хлебом и яйцами, едва дождавшись, когда Азаны со всех мечетей стали призывать мусульман к полуденной молитве. Сидеть дома взаперти, несмотря на строжайший наказ Маджида, было невмоготу. Улица практически опустела, большинство магазинчиков закрылось, работал лишь самый ближайший к нам: то ли хозяин был не настолько правоверным мусульманином, то ли желание заработать было выше, но магазинчик работал.
Помня, что мое лицо показывали по телевизору, я переоделся в традиционную арабскую одежду. Шаровары
Выйдя на улицу, осмотрелся: только редкие прохожие, не считая ребятишек, что, пользуясь отсутствием машин, играли на тротуаре и дороге. Засеменил к открытому магазинчику, стараясь смотреть под ноги, как местные женщины. Не поднимая головы и не смотря на продавца, пальцем указал на резаный хлеб в упаковке и две упаковки по десять яиц. Положив на прилавок десять динаров и получив сдачу пять с мелочью, я не мешкая вернулся в квартиру, не замеченный никем и не привлекая к себе внимания. Очень хотелось просто прогуляться, пройтись пару кварталов и посидеть на скамейке в тени пальм, но это был риск, и риск неоправданный. Хотя вся вылазка не заняла больше пятнадцати минут и лишь на сотню метров, сердце колотилось в груди, как у зайца после погони.
Спустя час улица оживилась, из моего окна на кухне мне было видно, как открываются магазины и поток пешеходов и машин возрастает в разы. Сновали разносчики еды, катили свои тележки продавцы зеленью, направляясь к базару. Пятница в Иордании – выходной день, работать и торговать можно лишь после полуденной молитвы…
Когда наступил вечер, я был готов лезть на стенку от скуки. Снова поиграл в смартфоне в мини-игры, даже попробовал позаниматься физически, но мышцы были слабыми, и после нескольких повторений упражнений я чувствовал себя опустошенным и обессиленным. Я считал минуты, с ужасом переводя в часы оставшееся до отъезда время, понимая, что, если выйду и нарвусь на неприятности, винить будет некого. Приходилось ждать. Никогда в своей жизни ожидание не тянулось так томительно: ни тогда, когда ждал дембеля с армии, ни тогда, когда поступал в техникум и оценки за экзамены были перенесены на трое суток.
Я максимально протянул время, чтобы поужинать позднее и после, попереключав каналы и с получаса послушав душераздирающую музыку местного разлива, с чувством достойно прожитого дня отправился спать. Ночью снились кошмары: я все время от кого-то убегал, при этом я был парнем, но почему-то убегал: убегал от полиции, но полиция была российская, убегал от жены, которой у меня не было, убегал от Андрея, который бежал за мной, крича, что я обманул его с машиной и она оказалась битая. Просыпался, но в окошке по-прежнему было темно. Поворочавшись, снова засыпал, чтобы проснуться через полчаса. Эта ночь, казалось, не закончится никогда.
Утро было повторением прошедшего утра: душ, завтрак, уборка посуды. От мытья полов заныла поясница, так как швабры не было, пришлось ползать на карачках, поднимая попу. Посмотрел бы я на себя со стороны, если бы мог, может, и не так скучно показалось бы медленно идущее время. До обеда валял дурака, играл на смартфоне, смотрел каналы: попалась передача про верблюдов, немного отвлекла, помогла скоротать полчаса.
В субботу ближе к обеду приехала Мария и принесла неутешительные вести: полиция допрашивала ее еще раз и теперь более настойчиво. Если всех других сотрудников опрашивали всего по полчаса, то ее держали около трех часов, грозя депортацией, если она что-то знает и скрывает. Мария была напугана, но понимание того, что моя жизнь в опасности, укрепляло ее, и она смогла не податься на угрозы и не проронила ничего, что могло бы привести ко мне. В отель приезжали из российского консульства. Но сама девушка никого не видела и не знала об этом ничего конкретного.