Генерал-адмирал. Тетралогия

Злотников Роман Валерьевич

Что ж, оставалось только ждать и надеяться.

Глава 3

— Вашскоблаородие!

Капитан первого ранга Сергей Мефодиевич Брилев-второй вынырнул из сна и оторвал голову от подушки. Над ним склонился вестовой.

— Что там, Потап?

— Дык это… ри… ну, значить, грамму принесли. Его блаародие мичман Штыров, значить…

Брилев откинул одеяло и сбросил ноги вниз, сев на кровати. После чего бросил взгляд на часы. Пять тридцать. Вот черт, значит, что-то важное. Мичман Штыров, командир БЧ-4, был нынче дежурным по радиостанции, и то, что он лично принес радиограмму, ни о чем не говорило. Но сам факт, что ради этой радиограммы разбудили командира…

— Сейчас… — хриплым со сна голосом отозвался капитан. — Скажи — пять минут. И это, мундир подай.

— Эт мы счас! — Вестовой тотчас прянул к двери капитанской каюты. — Эт мы сей момент!

Потап, старый матрос, потерявший во время перехода через Индийский океан четыре пальца на левой руке, перевелся на «Гридень» вместе с Брилевым-вторым, назначенным на крейсер капитаном с «Алмаза», флагманского корабля «золотой»

эскадры генерал-адмирала. На «Алмазе» Брилев-второй был старшим помощником. Вернее, на том крейсере он прошел путь от четвертого штурмана до старпома. И всегда считал, что ему очень повезло. Потому что «золотая» эскадра была самой плавающей во всем Российском флоте. Нет, и сам Российский флот плавал много. Во всяком случае, поболее того же французского или немецкого. Такова была политика генерал-адмирала — он считал, что лучше пусть во флоте будет два корабля вместо трех, но их экипажи должны быть подготовлены так, чтобы в бою иметь возможность заменить эти три корабля. Потому Российский императорский флот плавал, стрелял, ремонтировался, а затем снова плавал и стрелял. За время службы практически каждый матрос, не говоря уж об офицерах, как минимум один раз принимал участие в операции по замене стволов орудий Главного калибра и в каком-либо среднем ремонте машин и механизмов со вскрытием палубы. Но генерал-адмирал также считал это не просто неким полезным опытом, а неотъемлемой частью подготовки любого матроса и офицера. Мол, экипажи обязаны знать свои корабли не только «снаружи», но и «изнутри». Все военно-морские базы Российского императорского флота были оборудованы ремонтно-восстановительными мощностями, которые в любом другом флоте непременно сочли бы избыточными. Но при той интенсивности эксплуатации кораблей, какой отличался русский флот, их едва хватало. Естественно, при таком подходе затраты на годовое содержание корабля превышали таковые в любом иностранном флоте. Даже у довольно много плавающих англичан. Отчего между Военно-морским ведомством и Министерством финансов были постоянные трения. Но великому князю каждый раз удавалось склонить чашу весов в свою пользу. По всему флоту ходила байка о том, как он во время очередных дебатов по бюджету метко срезал министра финансов Витте, когда тот начал возмущаться излишними, на его взгляд, расходами на содержание флота — мол, во всех цивилизованных странах на обучение морских артиллеристов выделяются куда меньшие суммы и России давно пора перестать «выстреливать деньги в воду». На это генерал-адмирал ответил одной фразой: «Потопим — пожалеют».

Однако даже и на этом фоне самого плавающего флота в мире «золотая» эскадра выделялась тем, что плавала еще больше. Сергей Мефодиевич застал времена, когда на каждый крейсер «золотой» эскадры назначали по два экипажа. Как их еще называли — «правый» и «левый». Откуда пошло такое название — никто точно не помнил, на флоте ходило много баек, а суть наличия двух экипажей была в том, что каждый проводил на крейсере по полгода. Б о льшую часть этого времени (от четырех до пяти месяцев) крейсер, как правило, был в море — в походе в Трансвааль, на север а , Дальний Восток либо куда еще, или участвовал в регулярных учениях на Балтике, а на худой конец, в Маркизовой луже. Вторую же половину года экипаж проводил на берегу, в казармах на базе, отдыхая, занимаясь учебой либо просто оказывая помощь в очередном ремонте собственного крейсера. В это же время офицерам, кондукторам, обер-офицерам и отличившимся матросам предоставлялись отпуска… Правда, так продлилось недолго, всего около пяти лет, — потом число кораблей в русском флоте настолько возросло, что на каждый опять стало приходиться по одному экипажу. Но те времена Брилев-второй вспоминал с ностальгией. Во всех отношениях. Ибо и позажигал он в ту пору, пришедшуюся как раз на его мичманство и лейтенантство, неплохо, поскольку при «базовой» дислокации экипажа свободного времени у офицеров вечерами оставалось много, и в получении знаний и навыков, необходимых военному моряку, также продвинулся. Ну да что говорить, если, например, в период «базовой» дислокации их «правого» экипажа курс радиодела им читал сам изобретатель радио Попов, а артиллерийский курс — офицеры ГАУ и МТК. И ведь не только офицерам читали, а вообще всем, и матросам в том числе. А потом, когда наставала их очередь принимать корабль и выходить на нем в море, все полученные знания и умения, которые отрабатывались на установленных в классах и на учебных площадках тренажерах, закреплялись и шлифовались в дальних походах. За тем же трансваальским золотом, например…

— Ну что там? — спросил Брилев-второй, выйдя из каюты и кивком поздоровавшись с мичманом.

Командир БЧ-4 был молод для такой высокой должности, но и заведование у него было самое малочисленное. Под его началом находились две корабельные радиостанции — основная и резервная, а также команда сигнальщиков. Вообще, на новую организацию корабельной службы по боевым частям и службам флот перешел только три года назад. По инициативе генерал-адмирала. Поначалу все, и сам Сергей Мефодиевич, ворчали — мол, глупости всё и заумь ненужная. Но, как вскоре выяснилось, на тех кораблях, чьим командирам это ворчание не помешало быстро переформировать экипажи по спущенным сверху новым штатам и развернуть учебу согласно новому штатному расписанию, показатели пошли вверх. Небыстро, но вполне заметно для начальственных глаз. А вот у тех, кто упрямо цеплялся за привычное, проведя реорганизацию чисто формально, на бумаге, спустя некоторое время начались проблемы с продвижением по службе. Например, многим офицерам, служившим на кораблях, возглавляемых капитанами-консерваторами, стали задерживать присвоение очередных званий, несмотря на то что они уже выплавали необходимый ценз. [35] Так что вскоре даже тем, кто это нововведение не принимал сердцем, пришлось

внедрять его на деле, а не формально. Тем более что оно доказало свою эффективность. Впрочем, возможно, дело было не столько в самой реорганизации, сколько в том, что таким подходом отличались офицеры инициативные, деятельные, открытые новому. А у таких дела всегда идут лучше, чем у других. Ну что ж, значит, эта реорганизация посодействовала тому, что более инициативные люди слегка продвинулись вверх, на очередной шажок обойдя безынициативных. А это неплохо в любом деле. И такие шажки, благодаря генерал-адмиралу, в русском флоте совершались довольно часто. Сегодня Российский императорский флот представлял собой совсем не ту организацию, в которую Сергей Мефодиевич поступал, подавая документы в Морской корпус. И этот флот ему нравился куда больше прежнего… Как бы там ни было, к настоящему моменту реорганизация на флоте уже практически устоялась.

— Телеграмма из нашей миссии в Сеуле, — сообщил Штыров. При этом голос его слегка дрогнул.

Брилев-второй посуровел лицом и протянул руку за бланком. Когда он быстро пробежал взглядом написанные мичманом от руки кривые строчки, его сердце дало сбой.

— Как это… Подробности сообщили?

Мичман мотнул головой. Капитан первого ранга крепко стиснул зубы, чтобы не выругаться, а затем молча развернулся на каблуках и стремительным шагом двинулся к трапу, ведущему в ходовую рубку.

Появившись на мостике, Брилев-второй выслушал доклад вахтенного офицера, которым в этот час был второй штурман лейтенант Белли, и, подойдя к боковому иллюминатору, некоторое время смотрел на огни порта Чемульпо, где его крейсер находился в качестве стационера. [36] Чемульпо являлся портом столицы Кореи — Сеула, так что иностранных кораблей здесь было достаточно. Вон светятся в предрассветном сумраке огни американского крейсера «Филадельфия», чуть дальше — британского «Эклипса», а еще дальше виднеются мачты итальянского стационера — «Калабрии», французского — «Фрианта» и единственного корейского боевого корабля на этом рейде. Хотя назвать последний полноценным боевым кораблем у капитана первого ранга язык бы не повернулся.

Брилев-второй еще несколько мгновений вглядывался в огни на рейде, а затем повернулся и резко приказал вахтенному офицеру:

— А ну-ка дайте мне бинокль!

Вахтенный тут же прянул к нему, протягивая мощный морской бинокль МОФ — Магнитогорской оптической фабрики. Отличный прибор. Не хуже тех, что производит немецкая фирма «Carl-Zeiss-Stiftung». Ну да, по слухам, на этой фабрике великого князя чуть ли не каждый второй работник — немец, а большинство мастеров и вовсе из Йены.

— А японца-то нет… — напряженно произнес капитан крейсера после десятиминутного изучения рейда.

— Так точно, господин капитан, — отозвался лейтенант. — В ноль сорок три японский крейсер покинул рейд и вышел в море. Все отмечено в вахтенном журнале.

Брилев-второй несколько секунд переваривал эту новость, после чего развернулся к лейтенанту:

— Дмитрий Андреевич, кораблю — к бою и походу изготовиться!

Лейтенант моргнул раз, другой, а затем порскнул к ревуну, закрепленному на стенке боевой рубки, и с силой дернул за рычаг. По всему кораблю мгновенно загудели электрические колокола громкого боя, заменившие собой боцманские дудки. Ну, не совсем, конечно, — снять дудки с боцманов в русском флоте можно было, пожалуй, только вместе с их головами, — но в подаче этого сигнала точно заменили.

Через полчаса, когда поднявшиеся на верхотуру дальномерщики, осмотрев горизонт, сообщили капитану крейсера не очень приятные новости, а все командиры боевых частей тщательно проверили готовность подчиненных, замерших на боевых постах, капитан приказал дать отбой тревоги и построить экипаж.

— Братцы, — негромко начал он, выйдя перед строем моряков, — дурную весть должен вам сообщить…

Строй замер, настороженно вглядываясь в капитана. Относились к нему без особой любви, но с уважением. К команде он был строг, спуску в случае любой провинности не давал, однако попусту не гнобил и за бытом и питанием рядовых матросов приглядывал. Впрочем, среди тех, кто прошел школу «золотой эскадры», считавшейся «придворной» эскадрой генерал-адмирала, такое поведение было скорее правилом, чем исключением. За ними и кличка такая водилась — «трансваальцы». Суровые, сухие, но специалисты — высший класс и на дело злы. Служить под их началом в мирное время тяжеловато, зато в бой лучше идти именно с таким капитаном. И тут вдруг такое обращение — «братцы». Ой, что-то недоброе случилось, если «трансваалец» так к команде обратился…

— Вчера поздно вечером, — продолжил Брилев-второй, — на генерал-адмирала Российского императорского флота и наместника государя императора на Дальнем Востоке великого князя Алексея Александровича совершено покушение…

Подтянутые шеренги взорвались возбужденным гулом голосов. Великого князя на флоте любили. Причем все — от офицеров до простых матросов.

Во-первых, он, несмотря на свое высокое происхождение, был свой брат-моряк. Он плавал, и много. Пусть часто по своим делам, но все знали, что к использованию кораблей Российского императорского флота в собственных целях генерал-адмирал относился весьма щепетильно. И если от сумм, которые он вносил в казну, простым матросам не было ни тепло, ни холодно, то все горячо одобряли тот факт, что на кораблях, ходивших по делам великого князя, в разы улучшались питание и снабжение. И не только потому, что Алексей Александрович нередко доплачивал за это из своего кармана, но и просто вследствие того, что он был мужчина дотошный и за любой непорядок жестоко карал. Так что там, где появлялась даже тень генерал-адмирала, интенданты сразу становились такими честными и заботливыми, что аж тошнило. А к любому, кто способен «построить» интендантов, отношение в среде военных очень уважительное… Да и вообще, паек на флоте был куда там армейскому — гора-аздо сытнее. И опять же благодаря генерал-адмиралу.