Генерал Багратион. Жизнь и война
Шрифт:
Вывод о неизбежности отступления, сделанный капитаном Пущиным, был верен. Барклай решил, что позиции обороняющихся в городе уязвимы, особенно с флангов, поэтому следует оставить город. Ночью с 5 на 6 августа по приказу Барклая Дохтуров ушел из Смоленска. 2-я армия, по согласованию главнокомандующих, еще раньше двинулась по Московской дороге и заняла господствующую возвышенность близ города, а арьергард 1 — й армии стал сдерживать противника, с тем чтобы постепенно вывести из города и его окрестностей все русские войска и дать им оторваться от преследования на один-два дневных перехода.
Как только утром Наполеон узнал об отходе русских, он поспешил занять Смоленск, чтобы начать обстрел дороги, по которой, на виду города, по противоположному берегу Днепра, совершала «ретирадное движение» 1-я армия. Кроме того, он хотел захватить замостное предместье и «сесть на хвост» русским. Из-за этого Барклаю пришлось вернуть часть войск в предместье, чтобы хотя бы до ночи сдержать французов, что и удалось сделать.
Так закончилось Смоленское сражение. Город не был взят неприятелем, русские оставили его сами… Смешанные чувства владели людьми. Пожалуй, удачнее всех их выразил Ростопчин. Он писал Балашову, что «завтра поутру я обнародую печатными листами Смоленскую баталию, которая была бы знатнейшая победа, если бы не отступили от Смоленска»34.
Но общее впечатление от происшедшего было тяжелым, людей охватывали отчаяние и безнадежность. Солдаты и офицеры не понимали, почему после такой героической обороны они все-таки покинули Смоленск. Позже Неверовский (он умер от ран 21 октября 1813 года, уже во время Заграничного похода) писал, что «на 6-е число приказано было, неизвестно по каким причинам, от главнокомандующего Барклая де Толли оставить город и ретироваться; больно нам было оставлять тогда, когда неприятель не взял оного, город был зажжен, но нам не мешало держаться в нем. Заметить надобно, что дивизия три дни сряду была в жестоком огне, сражались, как львы, и от обоих генералов (Раевского и Дохтурова. — Е. А.) я рекомендован наилучшим образом. Оба дни в Смоленске ходил я сам на штыки, Бог меня спас, только тремя пулями сертук мой расстрелян, потеря была велика как офицеров, так рядовых…»35
Отступавший вместе с 1-й армией Дрейлинг вспоминал, что под Смоленском «мы опять-таки не попали в сражение, а были только зрителями с высокой горы, куда явились по приказанию. Было это так… Нашей дивизии было приказано немедленно выступить. Все мы оживились, сердца наши были преисполнены энтузиазма, а желание поскорее помериться силой с врагом заставило нас из рыси перейти почти в галоп, только бы не опоздать! Мы прискакали — и все-таки, как я уже сказал, остались только зрителями. В первый раз видели мы, молодые солдаты, это зрелище и сожалели об одном, что не принимали в нем участия»36. Адъютант начальника артиллерии Кутайсова П. X. Граббе возвращался из города в Главную квартиру «уже ночью, и, поднимаясь на высоту, — вспоминал он, — я увидел весь гребень ее покрытый генералами и офицерами, которых лица, обращенные к Смоленску, страшно были освещены пожаром. Между ними было лицо женщины, одетой амазонкой, нежные черты лица которой легко было отличить среди сурового выражения опаленных солнцем и биваками лиц мужских. Это была жена Храповицкого (командира Измайловского полка. — Е. А.). Взошедши на гору, я поворотил свою лошадь к городу. Он весь уже казался в огне. Этот огромный костер церквей и домов был поразителен. Все в безмолвии не могли свести с него глаз. Сквозь закрытые веки проникал блеск ослепительного пожара. Скоро нам предстояло позорище еще гораздо обширнее этого, но это было вблизи, почти у ног наших…»37
Сражение под Смоленском стало предметом размышления военных историков. В своих мемуарах Наполеон резюмировал происшедшее таким образом: «Он (Наполеон писал о себе в третьем лице. — Е. А.) обошел слева русскую армию, переправился через Днепр и подступил к Смоленску, куда он прибыл на 24 часа раньше русской армии, которая задержалась в своем отступлении, один отряд из 15 тысяч русских, который случайно оказался в Смоленске, имел счастье защищать это место один день, что дало время Барклаю де Толли подойти назавтра. Если бы французская армия неожиданно взяла Смоленск, она перешла бы Днепр и неожиданно остановила бы русскую армию, не собранную и в беспорядке; этот случай был упущен». Заслуживают внимания соображения Карла Клаузевица, изложенные им в книге «1812 год». Он писал, что если русских, в общем-то удачно оборонявших город и потом выведших из Смоленска свои войска, понять можно, то мотивы, которыми руководствовался Наполеон, остаются непонятны, вообще штурм Смоленска — «самое непостижимое явление во всей кампании».
Клаузевиц удивляется, почему Наполеон не пошел навстречу желаниям Барклая, «ведь Смоленск, очевидно, не мог являться для Наполеона объектом операции, таким объектом являлась русская армия, которую с самого начала кампании он тщетно пытался принудить к сражению. Она находилась непосредственно против него, почему же он не сосредоточил свои войска так, чтобы прямо двинуться ей навстречу? Далее, надо заметить, что дорога, идущая из Минска через Смоленск на Москву, по которой пошел Наполеон, переходит под Смоленском на правый берег Днепра, таким образом Наполеону все равно пришлось бы вернуться на этот берег. Если бы он двинулся прямо на Барклая, последнему едва ли удалось бы отойти к Смоленску. Во всяком случае, он не мог бы задержаться близ этого города, так как французская армия, находясь на правом берегу Днепра, гораздо
Нельзя не упрекнуть Клаузевица в том, в чем он сам упрекал своих оппонентов, — в отвлеченных теоретических рассуждениях. Наполеон действовал нестандартно, оригинально, своим ударом он ошеломил русское командование. Его план оказался четким и исполнимым — неожиданно захватить Смоленск, перейти Днепр и ударить в тылы уходившим от города русским армиям, с тем чтобы отрезать их друг от друга и от столбовой дороги на Москву. Но неожиданно упорное сопротивление дивизии Раевского вынудило изменить намеченный план.
«Любит много выпить». Как, уже сказано, Раевский не успел уйти от Смоленска далеко и, быстро вернувшись, сумел организовать оборону. Это и есть та случайность, которая порой меняет ход истории. Есть одна забавная версия, объясняющая задержку с выходом дивизии Раевского из Смоленска. Задержка эта произошла совсем не по вине полководца. Раньше его дивизии из Смоленска должна была выступить дивизия принца Карла Мекленбургского, но якобы в этот день принц был настолько пьян, что только через три часа после назначенного срока удалось привести его в чувство, чтобы он смог дать соответствующий приказ. Правда, Жиркевич пишет, что принц просто крепко спал и его «долго не могли добудиться, будили в несколько приемов»19. Но как раз эта мелкая подробность и не оставляет сомнений в истинной причине богатырского сна принца. Любопытна и справка французского агента о принце, составленная перед войной: «Принц Мекленбургский, генерал-майор, 28 лет… довольно хороший генерал, очень храбр в огне, но глуповат, любим своими офицерами и солдатами, любит много выпить, когда идет в огонь, то имеет обыкновение поить своих солдат допьяна»40.
После первого дня битвы Наполеон действительно остановил натиск и дал время русским армиям вернуться в Смоленск, чтобы они вышли на сражение с ним. Об этом свидетельствует вся завоевательная логика Наполеона, стремившегося решить все свои проблемы в генеральном сражении, которое было «предметом всех желаний и упований императора». «Он верил в сражение, — писал Коленкур, — потому что желал его, и верил, что выиграет его, потому что это было ему необходимо. Он не сомневался, что русское дворянство (после победы французов. — Е. А.) принудит Александра просить у него мир, потому что такой результат лежал в основе его расчетов»41. Тогда битва французам казалась неизбежной. Но Барклай не поддался на уловку и не вывел свои армии для сражения в неудобной, уязвимой позиции на окраине Смоленска и тем спас армию. Однако история с обороной Смоленска, точнее с отступлением от города, нанесла колоссальный ущерб его военной репутации. Как писал 5 августа М. С. Воронцову некогда облагодетельствованный Барклаем адъютант А. А. Закревский: «Сколько ни уговаривали нашего министра… чтобы не оставлял города, но он никак не слушает и сегодня ночью оставляет город…»42 Написано это было сгоряча, без знания сути дела. Закревский, как и многие другие, воодушевленные успешной обороной Смоленска, считал невозможным оставлять горящий город, видеть слезы и горе его несчастных жителей. И только у Барклая оказалась холодная голова, и для спасения армии он решил оставить Смоленск, как потом Кутузов оставил с той же целью Москву. Много лет спустя участник войны 1812 года П. X. Граббе писал: «Теперь нетрудно сказать, что прав был Барклай де Толли и что для одоления такого завоевателя, каков был Наполеон, требовались от России, для ее вечной славы, жертвы поважнее Смоленска»43.
У Багратиона был свой взгляд на происшедшее, и к нему мы вернемся.
Глава семнадцатая
От Смоленска до Кутузова
Итак, после упорных боев на западной окраине Смоленска началось новое отступление русских армий уже по Большой Московской дороге. С самого начала оно не проходило гладко. Дело в том, что если 2-я армия в момент штурма французами Смоленска двинулась сразу же по Московской дороге, то 1-й армии пришлось отступать в сторону от нее, на север, по известной уже Пореченской дороге. Так было безопаснее, ибо значительный участок Московской дороги проходил по левому берегу Днепра, и войскам предстояло идти мимо уже занятых французами кварталов города, расположенных на правом берегу, откуда дорога легко простреливалась даже из ружей, не говоря уже об артиллерии. Чтобы не попасть под огонь, армия предприняла обходный маневр, и для этого было сформировано две колонны: одна под командованием генерала Павла Тучкова 3-го, а другая — генерала Д. С. Дохтурова. Отход их прикрывал арьергард генерала Ф. К. Корфа.