Генерал Багратион. Жизнь и война
Шрифт:
Этими словами кончалось донесение Суворова Павлу из Асти от 27 августа 1799 года. Тогда же Суворов известил Римского-Корсакова, что идет на соединение с ним через перевал Сен-Бернар и что нужно готовить войска к военным действиям и упражняться «чаще в действии холодным оружием, то есть штыками и саблями в три линии». Он сдал командование Меласу, потом задержался на время сдачи Тортоны, которая, наконец, капитулировала. В те же дни Суворов написал истинно джентльменское обращение к австрийской армии — своим боевым товарищам, с благодарностью «за усердие и деятельность (генералов)… за примерную храбрость пред неприятелем (офицеров)… за неизменное мужество, храбрость и непоколебимость, с которым одержали они под начальством моим столько незабвенных побед (солдат)… Никогда не забуду храбрых австрийцев, которые почтили меня своею доверенностию и любовью, воинов победоносных, соделавших и меня победителем. СУВОРОВ». Блестящий пример благородства, великодушия и чести! Действительно, заслуга австрийцев в разгроме французов огромна. Они так же отважно, как и русские, шли в огонь, а без их регулярной кавалерии (у русских были только казаки) победы были бы невозможны. Даже после неудачного Швейцарского похода Суворов не изменил своего мнения: «На австрийские войска я не имею причины жаловаться». Да и то: бывшие с русскими (хотя и незначительные) австрийские отряды сражались отменно. Одно дело — политики с их нечистой игрой и мытьем грязных рук в грязной
Здесь вам не равнина, здесь климат иной. Армия выступила из Алессандрии двумя колоннами 28 августа и двинулась к видневшимся на востоке горам. Как вспоминал участник похода, «вдали рисовались оне, как громоносные тучи, чем ближе подходили мы к ним, тем яснее нам оне обозначались, а на третьем переходе мы в них врезались. Горная дорога чем далее, тем более становилась затруднительною и наконец обратилась в широкую тропу: близм. Белинсоны (Ъеллинцона. — Е. А.) горы пред нами стали кругом во всем своем величии. Это была громадная, непрерываемая цепь гор, хребет которых уходил в небеса. Нам падало на ум, что, переходя их, мы должны будем биться с врагом сильным, знакомым с местностями, терпеть голод и переносить все трудности пути по горным, козьим тропам, сносить холод и чичер (холодный ветер с дождем. — Е. А.), переходить вброд быстротоки, лезть на скалы, горы, по местам, не видавшим на себе ноги швейцара-охотника, и спускаться вниз кубарем или на родимых салазках (то есть на заду. — Е. А.) и тогда же бить сильного врага, вязнуть в грязи или в снегу и быть под дождем, ливнем, сеянцем… Так эти горы нам предсказывали. И правду сказать, сердце-вещун не обмануло нас… Чем дальше шли мы от Александрии к Швейцарии, тем более климат изменялся: делалось суровее, пасмурнее, холоднее, слишком часто мочил нас, и крепко мочил, дождичек, с пронзительным холодным ветром. С переменою климата и жители проходимых нами мест изменялись: города, местечки и селения постройкою были хуже италианских, но люди в движениях своих были проворнее италианцев, крупнее ростом и благообразнее в лице — так мне казалось…». Грозный вид гор пуга/, а ежечасно менявшиеся горные пейзажи завораживали. Много лет спустя, в 1809 году, Багратион, рапортуя о победе при Рассевате на Дунае, неожиданно изменит сухому стилю военного рапорта и напишет: «Пространство земли от самого местечка Черновод до местечка Рассеват представляет картину приятнейшую оку человеческому, уподобляющуюся восхительным видам Швейцарии, но вместе с тем на каждом шагу рождающую, так сказать, непреоборимые препоны, препятствующие проходу войск…»" И война в этих условиях была иной, чем на равнине. Горная война — вообще особый вид военных действий со своими законами, а для тогдашних армий, привыкших к линейной тактике, война в горах доставляпа особую трудность. Лучше всех в горах действовали егеря, привыкшие к рассыпному строю, да вездесущие казаки. Перед вступлением в горы, 9 сентября 1799 года, Суворов издал особые правила движения колонн и ведения военных действий в горах. В них подробно объяснялось, как следует двигаться по горным тропам, чтобы не создавать затруднений идущим следом. Ранее Суворову не приходилось воевать в горах, но его наставления тонко учитывали специфику местности: «Для овладения горою, неприятелем занимаемою, должно соразмерно ширине оной, взводом ли, ротою, или и более рассыпясь, лезть на вершину, прочие же баталионы во сте шагов следуют (то есть вне зоны огня. — Е. А.), а в кривизнах гор, где неприятельские выстрелы не вредны, можно отдохнуть, и потом снова идти вперед. Единою только твердою и непоколебимою подпорою колонны можно придать мужества и храбрости порознь рассеянным стрелкам, которые ежели бы по сильному неприятельскому отпору и не в состоянии были далее идти, но должна колонна, не сделав ни одного выстрела, с великим стремлением достигнуть вершины горы и штыками на неприятеля ударить… Одною стрельбою никаким возвышением овладеть не можно, ибо стоящий на оной неприятель весьма мало вредим. Выстрелы большею частию на вышину не доходят или перелетают через, напротив же того с вышины вниз стрельба гораздо цельнее, и для того стараться как наискорее достигнуть вершины, дабы не находиться долго под выстрелами и тем бы менее быть вредиму. Само по себе разумеется, что не нужно на гору фронтом взходить, когда боковыми сторонами оную обойти можно. Если неприятель умедлит овладеть возвышением гор, то должно на оные поспешно взлезть и на неприятеля сверху штыками и выстрелами действовать»48. И все равно, русским солдатам было много труднее воевать в горах, чем французам, уже имевшим к этому времени опыт военных действий в Альпах и даже снаряженным специальной обувью. К тому же русской армии большую часть времени приходилось наступать снизу вверх, на позиции противника, занимавшего перевалы и дефиле. Трудны были и вообще условия существования в горах, на непривычных высотах, с изменчивой погодой, неустойчивым климатом. Капитан Грязев писал, что во время боя «иногда действие прерываемо было бродившими облаками, на нас спускавшимися или проходившими над нашими головами и скрывавшими от нас своею непроницаемостью врагов наших, равным образом и серный дым, от стрельбы происходивший, спираясь в густоте поднебесного воздуха, темнил его и разделял нас друг от друга». Испытания в горах даже привычным к войне людям казались необычными. Грязев пишет, что после взятия Сен-Готарда и спуска в долину солдаты и офицеры рухнули как подкошенные на первом же пологом склоне альпийского луга: «Такое необыкновенное напряжение, которое в жару самого действия казалось неприметным и обыкновенным, столь ослабило нас, что мы вне себя бросились на землю и не скоро могли опомниться, что происходило и что происходит с нами. Мы не могли без сердечного содрогания вспомнить, какие опасности, какие ужасы и сколько смертей протекли мы на сем страшном пути, устланном трупами и обагренном кровию наших соотечественников и нечестивых врагов»49. Но человек привыкает ко всему, и постепенно суворовские солдаты освоились и с войной в горах…
Четвертого сентября войска Суворова, делая в день по 60–70 верст, прибыли в Таверно, что под Лугано. Тут выяснилось, что австрийцы поставили русской армии из 1430 обещанных мулов только 650. Мулы были необходимы для перевозки провианта (непривычных русскому солдату белых, пшеничных сухарей), а также боеприпасов. Войска встали на бивак и простояли на месте четыре дня. Солдаты привели себя в порядок, отдохнули. Может быть, впервые за всю кампанию они шли налегке — ни громоздких обозов, ни верховых лошадей, ни борзых собак, ни офицерских и солдатских жен, тащившихся по дорогам следом, — впереди были горы. Мулов так и не было. Суворов иронизировал: «Нет лошаков, нет лошадей, есть Тугут, и горы, и пропасти». По совету великого князя Константина Павловича Суворов приказал спешить 1500 казаков и на их лошадей привязать вьюки. По своему обычаю Суворов внимательно наблюдал за армией. У него была странная для генералов привычка. Он незаметно отрывался от колонны, уезжал вперед, ложился в винограднике и долго смотрел на проходящие войска, а потом внезапно выезжал на дорогу и заводил разговоры с солдатами: «Вот там (указывая на северную сторону, на горы) безбожники-французы, их мы будем бить по-русски… Горы велики, есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем-перелетим, мы — русские! Бог нами водит. Лезши в горы, одне стрелки стреляй по головам врага — стреляй редко, да метко! А прочие шибко лезь в россыпь. Взлезли — бей-коли-гони — не давай отдыху! Просящим — пощада — грех напрасно убивать. Везде фронт! Помилуй Бог, мы — русские! Богу молимся — он нам и помощник; царю служим — он на нас и надеется и нас любит, и нас наградит он словом ласковым, чудо-богатыри! Чада Павловы! Кого из нас убьют — Царство небесное! Церковь Бога молит. Останемся живы — нам честь, нам слава, слава, слава!»5"
Как уже сказано, из многих путей среди гор Суворов выбрал путь через Беллинцону и Сен-Готард, чтобы долиной реки Рейсы выйти к Люпернскому озеру, соединиться с австрийцами и Корсаковым и ударить по Массене.
Если мы терпим неудачи — то исключительно из-за шпионов и изменников. Есть точка зрения, что путь этот предложили австрийцы, точнее — находившийся при штабе Суворова подполковник Вейротер. О, этот Франц Вейротер — истинное наказание русской армии! Мало того, что он в 1799 году устроил армии Суворова смертельные испытания, он же в 1805 году разработал диспозицию сражения при Аустерлице. В современной литературе (в отличие от русской дореволюционной) высказано суждение о том, что Вейротер был «прямым пособником врага», то есть, грубо говоря, почти погубил русскую армию, подобно тому, как Сусанин погубил отряд поляков. В. С. Лопатин пишет, что Вейротер «украсил» свой послужной список рядом военных катастроф: «1796 г. — армия Вурмзера разгромлена Бонапартом в Северной Италии (Вейротер занимал должность генерал-квартирмейстера штаба Вурмзера, следовательно, отвечал за планирование операций); 1800 г. — план наступления эрцгерцога Иоганна, разработанный его начальником штаба полковником Вейротером, привел к разгрому австрийцев при Гогенлиндене; 1805 г. — сложное маневрирование русско-австрийской армии под Аустерлицем закончилось катастрофой. План этого движения был навязан главнокомандующему Кутузову при посредстве Александра I, находившегося при армии. Автором плана был генерал-майор Вейротер. Все эти катастрофы невозможно объяснить педантизмом кабинетного стратега, не понимавшего сути военного искусства. Беспристрастный исследователь вправе поставить вопрос о прямом пособничестве Вейротера врагу». С мертвыми историку легче всего бороться — возразить и оправдаться они уже не могут, тем более что доказанных фактов пособничества Вейротера французам не приводится, а для убедительности читателя отсылают к аналогии: «В этом нет ничего неправдоподобного, если вспомнить, что начальником разведки и самым доверенным лицом в штабе генерала Макка накануне катастрофы при Ульме был И. Шульмейстер, выдающийся французский разведчик, прозванный “императором шпионов”». Небольшая деталь дополняет общую картину: «именно Вейротер вел переговоры о поставке мулов в Таверно»51. После всего этого нужно удивляться, почему Вейротер не был по достоинству награжден французами за свои заслуги, и автором всех этих побед был объявлен не он, а Наполеон.
Одновременно отметим, что, кроме Вейротера, при штабе Суворова было еще восемь австрийских штабных офицеров и никто из них (как и Суворов) не обвини, а Вейротера в пособничестве врагу — неужели все они были людьми без чести и совести? Известно также, что из трех путей через Альпы тот, что выбрал Суворов, был самым удобным в стратегическом смысле. Сам Суворов в Беминцоне составил записку о преимуществах избранного направления, позволявшего с успехом неожиданно ударить по тылам французов, растянувших свои войска на большом пространстве гористой местности. Разобрав все возможные варианты, и прежде всего — учтя расположение противника, Суворов резюмировал: «Единственное средство — атаковать С.-Готард со стороны Белинцоны. Одною этою атакою уже достигаем мы того, что при изъясненном первом предложении не прежде могли бы достигнуть, как на 6-й день, и то не иначе, как с помощью особого отряда, направленного со стороны Белинцоны. И так бесспорно, всего для нас выгоднее будет немедленно же воспользоваться путем из Белинцоны, на котором мы уже и находимся»".
Вся армия была разделена на два корпуса. В корпусе генерала В. X. Дерфельдена было около десяти тысяч человек. В авангарде корпуса и всей армии шел, как нетрудно догадаться, генерал-майор князь Багратион со своим Егерским полком (506 человек, 2 орудия) и еще пятью полками (2500 человек, 5 орудий горной артиллерии). Это, в сущности, была дивизия. За Багратионом следовала дивизия генерал-лейтенанта Я. И. Повало-Швейковского (4400 человек и 6 орудий), затем — дивизия генерал-лейтенанта И. И. Ферстера (3100 человек при 5 орудиях). Вторым корпусом командовал генерал от инфантерии А. Г. Розенберг (около 6 тысяч человек при 9 орудиях). Итого, при выступлении армии в ней было 16 тысяч человек пехоты и 25 орудий. С казаками, артиллеристами и инженерным корпусом армия Суворова насчитывала около 21 тысячи человек53.
Переходы были длинные и очень трудные — крутые подъемы и спуски, узкие и скользкие тропы, переправы вброд через ледяные ручьи и реки. Было холодно, шел непрерывный дождь, на биваках не хватало дров. Сам Суворов позже, в реляции Павлу 1 от 3 октября, красочно описывал, как его войско «преходило чрез цепи страшных гор. На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие, мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густой туман облаков при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет»54.
Наконец 13 сентября в тумане и облаках показался Сен-Готард, сей, как писал Суворов, «величающийся колосс гор, ниже хребтов которого громоносные тучи и облака плавают». Дорогу через перевал охраняли две французские бригады генерала Гюдена. В горах, где один стрелок может задержать на тропе целую дивизию, солдат у Гюдена для обороны дороги было достаточно, особенно со стороны Италии. Но Суворов хорошо подготовился к сражению. Он сразу же послал в обход французских позиций авангард Багратиона, а войска генерала Дерфельдена пошли в лобовую атаку. Она удалась — французы покинули одну свою позицию и перешли выше, на другую, — так всегда обороняются в горах. Так продолжалось не раз, пока обороняющиеся не добрались до перевала, где они были как на крепостных стенах и легко били атакующих из-за скал. Захлебнувшаяся в крови русская пехота отступила…
Багратион тем временем совершал обходное движение или, попросту говоря, карабкался (поминая свой кавказский опыт) с солдатами в гору без всяких троп, по глубокому снегу. Зайдя в тыл французам, колонна Багратиона бросилась в атаку и выбила противника с позиций — французы попали в клещи, ибо как раз в момент появления в тылу Багратиона началась очередная фронтальная атака дивизии Дерфельдена. В формулярном списке Багратиона этот героический обход описан скупо: «13-го, у преследования неприятеля в сражении с авангардом на горе Сенготарде». Гора эта, точнее — перевал Сен-Готард, была взята, хотя наши потери были большими — до двух тысяч человек. Любопытно, что один из участников писал: солдаты заметили, что французы прыгают со скалы на скалу, как горные козы, и не срываются. Только потом стала ясна причина такой устойчивости вражеских солдат — под подошвы башмаков они привязывали ремнями своеобразные сандалии с железными шипами.
Начался спуск с горы, сопровождавшийся боями, — французы упорно сопротивлялись, переходя с одной позиции на другую. В глубине долины, у деревни Узерн, французы построились в боевой порядок и поджидали русские войска под командованием генерала М. В. Ребиндера. Вскоре местность накрыл туман. Участник сражения вспоминал: «Ребиндер отдал приказание спускаться с гор со всевозможною тишиною, а спустившись, строиться в мгновение. Сабанеев (майор. — Е. А.) с егерями и охотниками двинулся вперед, а за ним и вся линия войск. Быстро снеслись мы с этой ужасно-высокой и крутой горы — кто как мог: ползли, лезли, катились. По окраине ее тихо мы устроились так, что неприятель — по густоте тумана — нас не заметил, по приказу сделали в неприятельские колонны залп из ружей и, добравшись, приняли врага по-русски. Он встретил нас стойко, бодро, но натиском целого корпуса в штыки был смят и опрокинут»55. Трофеями стали пушки, а главное — мука, которую делили горстями на каждого.