Генерал Ермолов
Шрифт:
Высочайшее поручение выполнено. Получен ответ на все вопросы инструкции. Пришла пора прощаться с гостеприимным хозяином и писать всеподданнейшее донесение. 11 марта князь добрался до Моздока и с утра следующего дня взялся за перо. Вот что из этого получилось:
«Я еду из главной квартиры генерала Ермолова, находящейся в Червлёной станице, где исполнил поручение вашего величества. С чувством благодарности было принято изложение воли вашей и, тем более что он мнил себя оклеветанным перед лицом государя наветами недоброжелателей. Я устранил сие нарекание, но упомянул о действиях, не согласных с видами правительства. Он тщательно
В этом разговоре я видел в нём и опасение быть принятым вашим императорским величеством за худого исполнителя воли монаршей, и желание угодить своему государю.
Существование тайных обществ в Кавказском корпусе генерал Ермолов решительно отвергает…
В местах, на пути моём лежавших, духа вольнодумства и неповиновения я не заметил, как в войсках, так и среди обывателей, и по доходящим до меня сведениям не предполагаю оного на Кавказской линии»{641}.
В Тифлисе Меншиков ещё более убедился в том, что Кавказ не имеет отношения ни к какому заговору. Казалось, все сомнения рассеяны: Ермолов вполне лоялен к существующей власти, на него можно положиться. Император же думает иначе…
Дядька-то оказался порядочным человеком.
Впрочем, Алексей Петрович и не тешил себя надеждой добиться симпатии императора Николая Павловича. Он был убеждён, что истинная причина присылки на Кавказ князя Александра Сергеевича Меншикова кроется в недостатке доверия к нему верховной власти и в якобы пристрастном отношении его к персиянам на переговорах о разграничении земель между двумя странами, из которых одна вышла из войны победительницей, а вторая побеждённой.
Глава четырнадцатая.
ОТСТАВКА
ВОЙНА С ПЕРСИЕЙ. МИССИЯ ПАСКЕВИЧА
Меншиков, получив уведомление тегеранского двора о готовности принять русского посла, оставил Тифлис и с небольшим конвоем двинулся к персидской границе. Прибыв на место, он нашёл вопрос о войне с Россией практически решённым. Войска Аббаса стояли на границе с Карабахом, готовые к броску. «Наследный принц думает, что уже обладает Тифлисом и предписывает нам мир. В упоении высокомерными надеждами он предаётся ребяческому тщеславию и сравнивает себя с Тамерланом и Надир-шахом», — доносил князь Александр Сергеевич Алексею Петровичу{642}.
Меньше других желал войны Фетх-Али-шах. Но чиновники и военные убеждали его, что армию его величества ожидает несомненный успех, а русских — поражение.
«В сих обстоятельствах я полагаю, — писал князь Меншиков генералу Ермолову, — что важнейшая цель моих действий — затягивание переговоров до зимы, дабы мы могли подготовиться к войне… А под конец намерен я предложить персиянам послать своего чиновника в Петербург, объяснив, что уступки, требуемые ими, превышают данную мне власть»{643}.
Ермолов одобрил тактику затягивания переговоров. Однако он и мысли не допускал, что персияне начнут военные действия в то время, когда посол русского императора находится при дворе шаха. Поэтому Алексей Петрович просил князя Меншикова противопоставить им твёрдость и не обращать никакого внимания на их приготовления к вторжению в пределы мусульманского Кавказа.
3 июля 1826 года Ермолов вернулся в Тифлис.
Между тем персияне тоже затягивали переговоры и усиливали требования, обвиняя Ермолова в неуступчивости. Князь Меншиков предупредил, что и он не уполномочен великим императором удовлетворить их притязания. Александр Сергеевич посоветовал министру иностранных дел Персии отправить своего посла в Петербург, но ответа не получил. Похоже, шах уже принял решение…
Да, шах принял решение. Русский посол князь Александр Сергеевич Меншиков был арестован. Войска наследного принца Аббаса двинулись к границе. Главнокомандующего упрекнули в том, что он, зная о неизбежном вторжении персиян, не принял никаких мер для отражения агрессии.
— Какие меры ни принимай, с ничтожными моими силами не могу я прикрыть всё непомерное протяжение границы, — говорил Алексей Петрович Мазаровичу. — Предупредить набега персиян невозможно, а между тем, если узнают, что я собираю на границе отряд, то в Европе скажут, что русские начали войну, что русские — зачинщики. Пусть они первые откроют военные действия, пусть вторгнутся к нам, — я только того и желаю.
Желание Алексея Петровича очень скоро сбылось.
Талышенский хан Мир-Гассан изменил России. Упаковав своё имущество, он отправил его в Персию, а сам укрылся в лесу. Часть его людей последовала за своим повелителем, а другая предпочла уйти под защиту стен Ленкорани и русских солдат во главе с майором Ильинским, который занялся укреплением обороноспособности крепости.
16 июля 1826 года большая персидская армия перешла границу и вначале добилась успеха, углубившись в кавказские владения России. Какой прекрасный повод позлобствовать: Ермолов «проспал» вторжение, действовал нерешительно, Грузия в опасности, проезд через горы невозможен, поскольку все горцы восстали против жестокого обращения с ними.
Получив известие о вторжении персиян, главнокомандующий обратился с приказом к войскам:
«Не стану говорить о храбрости и неустрашимости вашей… когда же не были таковыми воины русские? Всегда отличались вы верностью государю; но я требую от вас, будучи сам вам примером, новому государю нового усердия. Имейте терпение и защищайтесь с твёрдостью. Я укажу вам, храбрые товарищи мои, когда нанести удар по врагам нашего императора»{644}.
Удар этот мог быть нанесён по прибытии подкреплений. Сообщая новому государю о вероломном вторжении неприятеля, главнокомандующий обратился к нему с просьбой о присылке ему двух пехотных дивизий и до шести тысяч человек лёгкой кавалерии, то есть до двенадцати казачьих полков. А пока он решил сохранить за собою только единоверную Грузию, к населению которой обратился с воззванием:
«…Теперь, когда справедливое мщение ожидает персиян… за разбойническое вторжение в землю нашу, вы, без сомнения, все поспешите ополчиться противу врагов религии нашей, врагов, алкающих крови грузинской! Кто из вас не помнит или не знает о нашествии Магомет-хана, дяди нынешнего шаха персидского, в пепел обратившего Тифлис? Не персияне ли, изверги, гордились жертвами здешними, наполняя ими гаремы свои, и несметное число христиан, соотчичей ваших, силой обращали в магометанскую веру?»{645}