Генерал Ермолов
Шрифт:
Абубакара и Сюйду встречали торжественно, провели в дом, усадили рядом с горячим очагом, принесли воду для омовения. Вдоль стен, на коврах сидели бородатые, смуглые аксакалы, все в бараньих шапках и черкесках. На поясах украшенные затейливым орнаментом ножны, на ногах высокие сапоги козловой кожи. Юная девушка в высоком головном уборе и тёмно-зелёной расшитой по краям чадре пела высоким голосом печальную песню о невесте, покинутой коварным женихом ради княжеской дочери. Сам
Здравствуй, брат Абдул-Вахаб, — радостно вскричал Абубакар, заключая владетеля Кетриси в объятия. — Ждал ли ты меня?
— Ждал, ждал, брат Абубакар, — Абдул-Вахаб лукаво улыбался. — Уж третий день посылаю Хайбуллу навстречу тебе — и всё напрасно! Ты, хитрый человек, опять пришёл к нам не с той стороны!
— Мы шли длинной дорогой, брат! Петляли, прятались. Со мной дочь — драгоценный груз. Я должен доставить её Ярмулу. Посмотри на этих двоих! — Абубакар указал на Фёдора и Мажита. — Отважные джигиты пришли к нам от Грозной крепости. Сам Ярмул прослышал о наших несчастьях и послал их за своей женой!
Абдул-Вахаб окинул Фёдора тяжёлым взглядом, заговорил по-русски:
— Георгиевский кавалер? Давно воюешь?
— Нам так положено по уставу — вот и воюем, — ответил Фёдор.
— Наш друг, Ярмул, собирает войска к Грозной. Тревожно стало в горах. Князь Рустэм гоняет шайки, подстерегает в ущельях, казнит нещадно, а тут ещё чума. Мы ждём зимы, как благословения Всевышнего. Да-а-а-а, настали трудные времена.
Подали еду. На деревянные резные блюда были выложены нарезанный крупными ломтями козий сыр, куски дымящейся баранины, пряные травы, хлеб. В украшенных чеканкой высоких кувшинах подали вино. Гости и подданные Абдул-Вахаба ели и пили медленно, сдабривая еду неторопливой беседой. В дверях толпилась молодёжь: девушки в высоких шапках, прикрытых цветными шалями с бахромой, джигиты, как и положено воинам в папахах и черкесках, с ножнами у пояса. Они попарно выходили на середину комнаты, джигиты, распрямив плечи, кружились вокруг плывущих павами девушек в такт тягуче-заунывным звукам пондура [32] .
32
Пондур — струнный музыкальный инструмент у вайнахов.
Фёдор рассеянно наблюдал за ними, внимательно прислушиваясь к разговорам мужчин. А те толковали о войне, о новом жеребце охромевшего в схватках Абдул-Вахаба. Владетель Кетриси оказался весёлым человеком. Он шутил с Абубакаром, поминая Этэри-ханум. Сетовал, что давно не доводилось ему любоваться неувядающей красотой хозяйки Коби.
— Я оставил её одну, на попечение Очи. Йовта-поганец осмелел, посмел покушаться на мою дочь. Не видать ему моей Сюйду! Эх, ты зубоскалишь, брат, а мне не до шуток. Намеревался проводить дочь до самого Лорса, а ныне беспокойство завладело моей душой. Завтра же скачу назад, в Коби. А ты уж помоги. Отправь своего Хайбуллу вместе с ними.
— Не сомневайся, брат! Отправлю Хайбуллу вместе с отрядом. Я держу слово, данное Ярмулу. Вместе с Сюйду из Кетриси
— Не хитри, брат, — улыбнулся Абубакар. — Или тебе одному известна воля Аллаха?
— Посмотри внимательно туда, — Абдул-Вахаб указал полуобглоданной бараньей костью в сторону дверей. — На праздник в честь твоего приезда собрались красивейшие и знатнейшие женщины моей вотчины.
— Вздумал соблазнять меня? — засмеялся Абубакар.
Она вышла из-за спин дочерей Абдул-Вахаба. Но на этот раз не белая чадра покрывала её голову и плечи. Этэри-ханум оделась под стать дочерям Кетриси в высокую шапку и синий платок с бахромой. Раструбы на рукавах её платья покрывала затейливая вышивка. Она смотрела на супруга. В её ореховых очах плясало пламя лучины.
— Твоя нежная Этэри готова станцевать для тебя, мой господин, — сказала она.
Абубакар вскочил. Блюдо с едой слетело с трёхногой подставки на пол.
— Всё хорошо, мой господин. В Коби вместе с храбрым Очей остался русский гарнизон. Часть войска движется сюда, с ними обоз, пушки. А мы спешили, шли верхом, короткой дорогой, чтобы опередить тебя, мой господин и встретить нашу дочь под дружеским кровом.
Фёдор толкнул зазевавшего Мажита локтем да так, что тот едва не завалился на бок.
— Я ж говорил тебе, грамотей, вдарили разом не менее пяти пушек. Помнишь?
— Ой, Педар-ага, как же всё упомнить! Ты посмотри, как много девушек! Смотри!
Фёдор ещё разок глянул в сторону Кетрисских девиц. Она стояла там. В чёрной одежде, только рыжей косы не видать. Головка покрыта по местному обычаю высокой шапкой. Поверх чудного головного убора накинут чёрный платок с бахромой по краям, чёрное платье с красными цветами, разбросанными по подолу, чёрные шальвары. На этот раз при ней не было оружия. Разве что кинжал покоился на своём обычном месте, в ножнах на наборном пояске из серебряных пластин.
— Наконец-то... — выдохнул казак, вскакивая с места.
Она, кивнув ему головкой, скрылась за дверью.
Фёдор выбежал на открытый воздух, под звёзды. Он озирался по сторонам, стараясь разыскать в наступивших сумерках чёрную тень. Но она не находилась. Он метнулся к коновязи. Кони дремали, опустив морды к яслям.
— Где ты? — простонал Фёдор. — Где ты, родная?
Она обняла его сзади, как когда-то давно в Лорсе.
Обняла крепко, прижалась грудью к спине, уткнулась щекой в плечо, сказала тихо:
— Теперь я вспомнила, как от тебя пахнет. Ты здоров, хвала Аллаху, ты здоров.
Бережно разняв объятия, он повернулся к ней лицом, обнял. Высокая шапка уроженки Кетриси упала с её головы, откатилась в темноту. Платок развязался, обнажая яркое золото волос. Фёдор целовал их, впитывая всем существом можжевеловый аромат. Шептал:
— А ты-то здорова ли?
— Устала немного. Мы... Этэри-ханум и я, так мчались... так мчались... — она задыхалась в его объятиях.
— Я устал.
— Устал? А обнимаешь крепко, — она улыбнулась. Он понял это так ясно, будто видел её лицо перед собой.