Генерал-фельдмаршалы в истории России
Шрифт:
Следует разобраться в вопросе без предвзятости. Именно Дибичу Николай I поручил в 1828 г. разработку плана действий 2-й армии (1-я находилась на западной границе, чтобы предотвратить возможный удар со стороны Австрии) против Османской Порты. Начальник Главного штаба исходил из необходимости завершить войну в течение одной кампании, при этом основным театром военных действий он считал Балканы. С началом наступления генерал и сам отправился в действующую армию, участвовал во взятии Браилова (10 июня 1828 г.), Кюстенджи (12 июня) и Варны (29 сентября), после чего все турецкие крепости на Дунае, расположенные ниже Силистрии, оказались в руках русских. А вот блокада самой крепости Силистрия, обладавшей гарнизоном в 15 тысяч человек и более 250 орудиями, была неудачной: взять ее в 1828 г. не удалось.
План военных операций на следующий, 1829 г., предусматривал активные действия в направлении Константинополя, чтобы сломить сопротивление турок и в кратчайшие сроки добиться победы. Вызванный в Петербург граф развил замысел: «Главный предмет будущей кампании состоит в том, чтобы овладеть Силистрией… Журжею с Тырновым… а потом значительными силами проникнуть через Балканы».
9 февраля 1829 г. он сменил на посту главнокомандующего графа П.Х. Витгенштейна. Численность действующей армии была доведена до 114 тысяч человек
Крепость была еще в осаде, когда русскому главнокомандующему удалось выманить турок из их основного оплота Шумлы в открытое поле. В ожесточенном сражении у крепости Кулевчи (30 мая) Дибич разгромил войска визиря: 40-тысячная армия турок не устояла против 25 тысяч русских, отступив с поля боя и оставив до 6 тысяч убитыми. Потери русской армии составили около 2300 человек. За эту блестящую победу полководец был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени, а за взятие Силистрии назначен шефом Черниговского пехотного полка, наиболее отличившегося под стенами турецкой крепости.
Падение Силистрии открыло русским путь за Балканы. В июле 1829 г. Дибич с главными силами армии форсировал полуостров. Переход потом вошел в учебники по военному искусству многих стран – это к вопросу о «бездарности» полководца. В распоряжении Ивана Ивановича насчитывалось около 50 тысяч человек. Условия были крайне тяжелыми: пришлось преодолевать жару и безводье, многочисленные турецкие заслоны. Визирь дважды пытался нанести удар по наступавшим и оба раза получал достойный отпор. Русские извлекли из этого максимум пользы.
В первом случае турки не только не смогли остановить войска Дибича, но и потеряли важную крепость Шумлу. Во втором ущерб был еще большим. Узнав, что противник концентрируется в Сливно – там ожидали самого великого визиря, Иван Иванович 28 июля выступил ему навстречу и спустя три дня занял город, выбив оттуда противника. Организованных сил, способных сопротивляться, у турок больше не было, и Дибич двинул свои войска – около 12 тысяч человек при 110 орудиях – к Адрианополю. За день покрывали 30–35 верст, так что противник был буквально поражен, так быстро увидев русские знамена под стенами города.
8 августа Адрианополь был без боя взят. «Войска неприятельские и жители сего города, – ушел в Петербург доклад, – так сильно поражены были быстрым движением вверенных мне войск к нему и в такое пришли смятение… что выслали парламентеров для заключения капитуляции». Если учесть, что в это время не менее удачно на территории Болгарии действовала группа войск генерала П.Д. Киселева, станет понятно, насколько близко была полная победа.
В то время, когда войска Дибича совершали Забалканский поход, на Кавказском театре турецкая армия тоже подверглась полному истреблению ( см. очерк о И.Ф. Паскевич е). Такого поражения Порта не знала никогда.
«Константинополь был у ног русского царя. Войск у турок больше не было. Султан умолял о мире. Еще два, три перехода – и щит Олега был бы поднят на вратах Царьграда, а на Святой Софии засиял бы крест…
Но этому не суждено было статься, – с огромной горечью восклицал историк. – Метафизика Священного союза (т. е. обязательства государств-победителей Наполеона поддерживать друг друга. – Ю.Р .) совершенно заслоняла насущные интересы России, тяжелым заклятьем сковывала все движения русского богатыря» [69] .
Николай I сознательно задержал войска Дибича и направил к султану посланника с предложениями о мире. Прибывшие 20 августа в Адрианополь представители Османской Порты, увидев, что русский генерал располагает не 60 тысячами войск, как считали в Константинополе, а всего 20–25 тысячами (по некоторым данным, даже 7 тысячами), попытались затянуть время в надежде: вдруг ситуация повернется в их пользу? В ответ наш главнокомандующий предписал войскам дополнительно занять ряд городов. Дипломаты противника сразу стали сговорчивее.
Согласно условиям Адрианопольского трактата (2 сентября 1829 г.) к России переходили дельта Дуная, крепости Ахалцих и Ахалкалаки, а также берег Черного моря от устья Кубани до пристани Святого Николая (между Поти и Батуми) включительно. Она добилась также свободы торговли через Дарданеллы и Босфор для всех стран. Полную автономию получили Молдавия и Валахия, как и Греция, которая через полгода объявила о полной независимости. И хотя Адрианопольский мир существенно укрепил позиции России на Балканах и увеличил ее влияние в Турции, нельзя не признать, что Петербург проявил большую умеренность и не использовал исключительно выгодное положение для достижения куда более масштабных результатов.
Отмечая личный вклад графа Дибича в одержанную победу, Николай I писал ему: «Победоносная армия, предводительству вашему вверенная, с самого открытия кампании не переставала ознаменовывать себя блистательнейшими подвигами. Совершенное разбитие главных сил верховного визиря при селении Кулевчи, покорение крепости Силистрии, незабвенный переход Балканских гор, овладение всеми крепостями Бургасского залива и занятие второстоличного города Адрианополя – суть дела, покрывшие ее неувядаемой славой. Но не довольствуясь сим, отличные воинские дарования ваши явили свету событие, превосходящее даже меру ожидания. Вы не замедлили перенести победоносные знамена наши пред врата самой столицы неприятеля и… принудили наконец Оттоманскую Порту торжественно признаться в бессилии своем противостоять русскому оружию и решительно просить пощады» [70] . (Читатель, обрати внимание: слог-то каков! Умели наши предки не только воевать, но и изъясняться как здорово!)
Император щедро наградил главнокомандующего: к фамилии он получил почетное добавление – Забалканский, был удостоен алмазных знаков к ранее пожалованному ордену Св. Андрея Первозванного и ордена Св. Георгия 1-й степени. Черниговскому пехотному полку, шефом которого Иван Иванович стал после взятия Силистрии, было высочайше повелено именоваться впредь полком графа Дибича-Забалканского. А 22 сентября того же года полководец был возведен в чин генерал-фельдмаршала. В 45 лет!
Однако удача нередко сменяется в жизни людей страшным разочарованием и болью. Через полгода умерла супруга Дибича, к слову, племянница М.Б. Барклая де Толли. Весть о кончине горячо любимой спутницы жизни исторгла из уст фельдмаршала полные достоинства слова:
– Итак, отныне я весь буду принадлежать России!
И кто бы мог предположить, что и самому ему жить оставалось недолго.
…1830 год. Решение Николая I направить польские войска на подавление революции во Франции вызвало в Царстве Польском национальный взрыв. Как наиболее титулованный и так ярко проявивший себя на бранном поле военачальник, Дибич 1 декабря был поставлен во главе войск, направленных против мятежников. Он двинул части к Бугу, чтобы, форсировав реку, отрезать повстанцев от Варшавы и разгромить их. Ему не удалось это сделать в полной мере, хотя победы под Прагой (пригородом Варшавы), у Люблина, Нура и Остроленки значительно подорвали силы противника и его волю к сопротивлению. Следует, правда, напомнить об упреках в пассивности, которую, по мнению современников, Дибич проявил, организуя преследование неприятеля после сражения при Остроленке. Из-за этого война затянулась еще на полгода.
Опровергнуть своими действиями создавшееся негативное мнение Дибичу не удалось по элементарно простой и дикой причине: на помощь полякам пришла… холера. 28 мая 1831 г. фельдмаршал почувствовал первое недомогание, а уже на следующий день его не стало.
Современники запомнили его человеком, внешность и манеры которого не вызывали симпатии – приземистая фигура, непропорционально большая голова, кирпичного цвета
Он знал это за собой, поэтому избегал общества женщин и общителен был только в кругу близких лиц. Характер имел вспыльчивый, но отходчивый.
В то же время он отличался живым и быстрым умом, широкой эрудицией в области военного искусства, способностью отрешаться от рутины. Недостаточную решительность и настойчивость связывали в нем с влиянием продолжительной штабной деятельности, более богатая чисто командирская практика ему не помешала бы. Дибич редко общался с войсками, которые, со своей стороны, особой любовью ему не платили.
Оценивая вклад полководца в военное дело и в военное искусство, А.А. Керсновский ставил его выше генерал-фельдмаршала И.Ф. Паскевича, бывшего его современником: «Он много поработал над созданием Генерального штаба и занимался по преимуществу организационной и штабной работой (тогда как Паскевич – строевой командир). Дибич провел целиком всего одну кампанию – свой Забалканский поход, но эта кампания блестяща по синтезу замысла, простоте плана (принесению второстепенного в жертву главному) и решительности выполнения» [71] .Князь Василий Владимирович Долгорукий (1667–1746)
Князь происходил из древнего и обширного рода, пережившего за столетия своего существования немало испытаний, пик которых пришелся на время недолгого правления Петра II [72] .
Его родичи во главе с Василием Лукичем Долгоруким вступили в борьбу с А.Д. Меншиковым за влияние на юного царя. Им удалось дискредитировать в глазах императора своего врага, который намеревался стать тестем Петра II и уже почти подошел к реализации своего замысла. Добившись удаления Меншикова в ссылку и завладев всеми его богатствами, Долгорукие принялись действовать по его же схеме. Неразлучным другом царя сумел стать столь же юный князь Иван (сын Алексея Григорьевича и племянник Василия Лукича Долгоруких), а его невестой (вместо Марии Меншиковой) была объявлена сестра Ивана – Екатерина, причем у молодых даже состоялась помолвка. Долгорукие «сделались первыми вельможами в России» (Д.Н. Бантыш-Каменский).
Но в реализацию их честолюбивых замыслов вмешался рок. 19 января 1730 г. в день, на который было назначено венчание, 15-летний Петр II скоропостижно умер от оспы. Родственники княжны Екатерины вынашивали планы о провозглашении ее государыней, даже составили подложное завещание, согласно которому император якобы назначил свою невесту преемницей на троне, но подписать документ у находившегося при смерти Петра не смогли. Не получили они заметной поддержки и у высших сановников. Как только на престол взошла Анна Иоанновна, на Долгоруких, дерзнувших вмешаться в порядок престолонаследия, а, кроме того, ограничить ее власть самодержицы, обрушились жестокие испытания. Князь Иван был колесован, Василию Лукичу, Сергею Григорьевичу и Якову Григорьевичу отсекли головы, Алексей Григорьевич, отец Ивана и несостоявшейся царской невесты, умер в ссылке в Березове, последовавшая за ним дочь Екатерина после Березова была заключена в монастырь.
Опалы избежал лишь наш герой – Василий Владимирович, и на то были свои веские причины. Дело в том, что он с самого начала не поддержал своих столичных родственников, которые, желая упрочения позиций в армии, еще накануне коронации Петра II вызвали его ко двору. В день восшествия юного царя на престол 25 февраля 1728 г. Василий Владимирович был пожалован в генерал-фельдмаршалы и подполковники лейб-гвардии Преображенского полка, стал членом Верховного тайного совета. Однако это не заставило его разделить авантюрные планы по возведению племянницы княжны Екатерины на престол. «Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невестой быть российского престола наследницей, – заявил он своим двоюродным братьям. – Кто захочет ее подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии на то не согласятся» [73] . Возражения князя Алексея Григорьевича, что его дочь Екатерина хоть и не венчалась, но с императором была все же обручена, старого фельдмаршала не убедили. Если бы она была даже в супружестве с Петром II, то и тогда ее вряд ли признали бы наследницей, считал он. Императрица Екатерина I только потому правила, что Петр I сам официально короновал ее.
И хотя родственники Василия Владимировича ссылались на поддержку канцлера графа Г.И. Головкина и лидера Верховного тайного совета князя Д.М. Голицына, гарантировали поддержку со стороны гвардии, он отказался поддержать их авантюру ( см. очерк о М.М. Голицыне ). Кроме того, Долгорукий на заседании Верхового тайного совета 19 января 1730 г. выступил против планов аристократической олигархии заменить самодержавную власть собственной властью, существенно ограничив «кондициями» полномочия Анны Иоанновны. Эту его твердую позицию Анна Иоанновна, беспощадно расправившаяся с другими «верховниками», оценила должным образом. Он – единственный из рода Долгоруких, кто сохранил свое положение при новой императрице.
А начинал он службу стольником еще при Иоанне Алексеевиче (отце Анны Иоанновны) и Петре Алексеевиче. Его первой военной формой был мундир лейб-гвардии Преображенского полка. В 1708 г. Василий Долгорукий удачно выполнил поручение по подавлению восстания Кондратия Булавина, за что удостоился чина подполковника гвардейского Семеновского полка.
В Полтавском сражении 27 июня 1709 г. он командовал резервной кавалерией. Источники умалчивают о его конкретной роли, но, по всей видимости, Василию Владимировичу удалось достойно показать себя, коль скоро он получил чин генерал-поручика и по традиции того времени был награжден деревнями. Участник Прутского похода 1711 г., по возвращении из которого удостоился высшей награды – ордена Св. Андрея Первозванного.
Не отличаясь большим полководческим даром, Долгорукий в то же время не пренебрегал возможностью лишний раз отметиться в бранном деле. По собственной просьбе он был направлен в армию, которая действовала против шведов на территории Германии, отличился при взятии Штеттина.
С назначением в 1715 г. по повелению царя председателем комиссии, выявлявшей хищения по провиантской части, он, вероятно, впервые столь явственно почувствовал, какими жизненными осложнениями чревата политика. Дело в том, что в числе замешанных в воровстве сановников оказался влиятельнейший Меншиков. Петр I, узнавший об этом из доклада Долгорукого, не захотел давать хода делу, заявив главе комиссии: «Не тебе, князь, судить меня с Данилычем, а судить нас будет Бог». Меншиков же с того дня затаил злобу на Долгорукого.
Доверие царя к Василию Владимировичу меж тем только увеличилось: в конце того же года он направил своего подданного в Польшу наместником. Но вскоре большая политика вновь вмешалась в судьбу князя. В 1718 г. он был привлечен в качестве подследственного по делу царевича Алексея. По данным следственной комиссии, он якобы сочувствовал Алексею и хулил политику его отца Петра Великого. Учитывая, что следствием руководил Меншиков, нетрудно представить, как аукнулись Василию Владимировичу его энергия и принципиальность трехлетней давности в оценке тех сановников, которые разворовывали армейский провиант. Долгорукий был арестован, лишен всех чинов и сослан в Соликамск. Лишь незадолго до смерти Петр сменил гнев на милость, но полностью все чины князю возвратила только Екатерина I. Потом приближение ко двору у Долгорукого будет сменяться опалой неоднократно.
Екатерина произвела князя в генерал-аншефы и в 1726 г. направила его командующим войсками в Персию. Учитывая подавляющее влияние при ее дворе А.Д. Меншикова, можно утверждать, что это стало возможным лишь благодаря усилиям родственника Василия Владимировича – князя Василия Лукича Долгорукого: он дипломатическими средствами добивался для «полудержавного властелина» титула герцога Курляндского. Меншиков согласился на восстановление прежних позиций В.В. Долгорукого, но удалил его от двора. Действуя в Персии, русский командующий смог присоединить к России ранее завоеванные города Дербент, Баку и другие.