Генеральские игры

Щелоков Александр Александрович

Пистолет бесшумной стрельбы «ПСС-6-П-28», созданный русскими конструкторами для бойцов спецслужб, стоит в ряду лучших мировых образцов молчаливого оружия. Его система глушения не уступает, а в ряде случаев превосходит известные зарубежные образцы так называемых «сайленсеров». При выстреле стрелок и посторонний наблюдатель слышат только лязганье движущихся частей пистолета.

Рубцов быстро двинул рукой. Из простреленной шины переднего правого колеса со свистом попер сжатый воздух.

Увидев оружие, грузин замер в нерешительности. Но его друзья, сидевшие

в машине, ещё ничего не поняли. Хлопнула дверца, и на подмогу Кондору выскочил тот, который приставал к женщине.

Ударом левой ноги Рубцов вогнал его туда, откуда он появился. Тот схватился руками за пузо, переваливавшееся бурдюком через брючный ремень, стукнулся затылком о проем двери и опрокинулся на сиденье.

Рыжеволосая пассажирка, на время оставшаяся без присмотра, стремительно выскочила и, пригибаясь, словно под бомбежкой, побежала на противоположную сторону улицы.

Рубцов выстрелил в правое заднее колесо. И опять засвистел воздух, вырывавшийся из принудительного заточения. Правой рукой Рубцов вынул из кармана трубку телефона сотовой связи.

Два свидетельства большой крутости — пистолет и телефон «Джиэсэм» — заставили Кондора оцепенеть. Надо же им было напороться на такое крутое яйцо местной варки. То, что это мог быть представитель закона, Кондор даже не думал. Кто из «серых рубах» — ментов — будет стрелять днем на городской улице? Такие улаживают дела с Кавказом на даш-баш. Твоя власть — наши деньги, и разошлись, будто друг друга не видели. И потом кто из них врежет грузину в бордовом пиджаке по пузу от полного сердца, когда рядом маячат два свидетеля?

— Дарагой! — Кондор приложил левую руку к груди. — Нэ званы своим. Нэ надо. Мы нэ правы… Нэ званы, дорогой! Пожалуста.

Герой «верийского квартала» Тбилиси, занесенный ветрами перемен и жаждой наживы из родных солнечных мест в край далекий, но «нашенский», чувствовал, что может произойти, если по звонку сейчас сюда накатит местная крутизна, со стволами и всяким таким…

Рубцов убрал телефон. Взглянул на часы.

— Три минуты. И — бегом!

Два рослых бугая и третий маленький, тщедушный сын Кахетии с берегов реки Иори, сидевший на переднем сиденье справа, выражая покорность, лихо толкнули обезноженный «мере» и покатили его на руках подальше от злополучного места недоброй встречи.

Когда старательные толкачи завернули за угол, Рубцов повернулся к женщине. Она все ещё стояла рядом, не покинув заступника в трудную минуту.

Они встретились взглядами. Она улыбнулась благодарно, растерянно и смущенно. Чего больше было в этой улыбке, Рубцов сразу определить не мог.

— Спасибо вам, — сказала она.

Лицо её показалось ему страшно знакомым. Но вспомнить, где, когда он её встречал, не удавалось.

— Простите, — извинился Рубцов, — я бы вас проводил. Мало ли что… Но крайне спешу. По делу. Думаю, теперь вас никто не тронет.

— Спасибо вам, — повторила она и опять лучисто улыбнулась.

***

Подруга полковника Блинова Ариадна Сергеевна Лосева оказалась дамой пышной, сдобной, таких в народе ласково называют толстушками. Все при ней все на своих местах, только всего природа ей выделила щедрее, чем другим. Не зря говорят, что девяносто процентов мужчин любят толстушек, остальные десять их тоже любят, но стесняются об этом сказать.

«Белый парус» — магазин широкого диапазона. Войдя в него голодным, с чувством неудовлетворенной жажды, босиком и для приличия в одних трусах, при наличии денег уйдешь в кроссовках, брюках-джинсах, с бутылкой водки «Крейсер» и банкой красной икры в руках.

Разговор Гуляева с Ариадной Сергеевной состоялся в её чистеньком светлом кабинете с решеткой на окнах. В старые советские времена решетки такого рода приучали торговцев видеть небо в крупную клетку, в век рыночных отношений она защищает от тех, кто пытается приватизировать приватизированное.

Ариадна Сергеевна оглядела Гуляева взглядом, каким домашняя милая кошечка оглядывает банку с хозяйской сметаной. Кошечка сыта, обласкана, но свежей сметанки ей всегда охота попробовать.

Мадам спрятала улыбку и нахмурилась, когда Гуляев спросил, знакома ли она с полковником Блиновым Геннадием Корнеевичем.

— А в чем дело?

— Увы, закон. Он не щадит наших чувств ни тайных, ни явных, не интересуется нашими желаниями…

Ариадна Сергеевна сделала вид, что не обратила на его разъяснения никакого внимания.

— Могу не отвечать?

— Я выясню другими способами. Они доставят вам больше неудобств и беспокойства, возможно, и неприятностей. Итак, повторяю вопрос. Вы знакомы с Блиновым?

— Да, но подтверждать это на суде не буду. Могу я говорить с вами откровенно? Могу быть уверенной, что завтра об этом не станут болтать по всему городу?

— Тайна исповеди — закон.

— Ладно. Я с ним спала. Впрочем, если уж точно, то бодрствовала ночью. Вы удовлетворены?

— Попрошу уточнить. Вы бодрствовали в ночь пожара и взрыва на базе?

— Нет. Муж вернулся из рейса. У нас с ним свои дела, чтобы я в это время могла принимать ещё и Блинова.

***

Блинов сломался, или как принято ещё говорить «раскололся» на третьи сутки. Оказалось, что преступником быть не так-то просто.

Протокол допроса госпожи Лосевой, акты экспертиз, показания прапорщика Рушникова, которые никак не стыковались с тем, что утверждал Блинов, справки архивов и железной дороги заставили его понять — дело труба.

Трое суток в следственном изоляторе Блинов провел в полном одиночестве.

Камера тесная — три на два. Железная кровать с сырым матрасом и вытертым шерстяным одеялом. Металлическая дверь громко хлопает. Синяя лампочка над дверью горит и ночью, все вокруг мертвенно-синее. В зарешеченное окошко, прикрытое намордником, свет снаружи не проникает. Блинов старался не смотреть на свои руки, которые выглядели будто у утопленника — одутловатые, с фиолетовыми ногтями.

— Можно лампочку поставить нормальную? — спросил с неудовольствием прапорщика, который приглядывал за арестованными.