Generation Kill (Поколение убийц)

Райт Эван

“У меня сегодня так скакало настроение, – говорит Эспера. – Наверное, так обычно себя чувствуют женщины”. Он очень волнуется из-за того, что через несколько часов придется ехать через Насирию и даже признается, что у него есть сомнения насчет того, стоило ли вообще приезжать в Ирак. “Я спрашивал у священника, можно ли убивать лю­дей на войне, – говорит он. – Он сказал, можно, если ты не получаешь от этого удовольствия. До того как мы зашли в Ирак, я ненавидел этих проклятых арабов. Даже не знаю, почему. Но как только мы оказались здесь, это все куда-то исчезло. Мне просто их жаль. Я так скучаю по своей девчушке. Я не хочу убивать ничьих детей”.

После полуночи артиллерия морской пехоты громыхает в городе. Вернувшись в Хамви,

Тромбли снова говорит о своих надеждах на то, что у него с молодой женой родится сын, когда он вернется домой.

“Никогда не заводи детей, капрал, – поучает его Колберт. – Один ребенок обойдется тебе в 300 тысяч долларов. Тебе и жениться не стоило. Это всегда ошибка”. Колберт часто заявляет о тщетности брака.

“За женщин всегда приходится платить, но брак – это самый дорогостоящий способ. Если хочешь платить за это, Тромбли, езжай в Австралию. За сто баксов там можно заказать шлюху по телефону. Через полчаса она приедет к тебе прямо по адресу, свежая и горячая, как пицца”.

Несмотря на все его обидные заявления о женщинах, если поймать Колберта в момент, когда он не начеку, он призна­ется, что однажды любил девушку, которая его бросила – это была его возлюбленная еще со школьных времен, с кото­рой он встречался десять лет с периодическими перерывами и даже был обручен до тех пор, пока она не бросила его и не вышла замуж за одного из его ближайших друзей. “И мы до сих пор все вместе дружим, – говорит он каким-то свирепым голосом. – Они из тех пар, которые любят фотографировать себя на досуге и увешивать этими снимками весь свой чертов дом. Иногда я прихожу к ним в гости и разглядываю фотографии, на которых моя бывшая невеста веселится и развлекается так, как когда-то делали мы вместе. Приятно, когда у тебя есть друзья”.

Сразу после восхода солнца конвой первого разведбатальона из семидесяти машин пересекает мост через Евфрат и заезжает в Насирию. Это один из тех расползающихся городов третьего мира из глины, кирпича и шлакоблоков, кото­рые, наверное, выглядят довольно раскуроченными даже в свой хороший день. В это утро над разрушенными строе­ниями клубится дым. Большинство зданий у дороги выщерблены и изрыты воронками. Над нами пролетают Кобры, выплевывая пулеметный огонь. По развалинам бродят собаки.

Конвой останавливается, чтобы подобрать морпеха из другого подразделения, которого ранило в ногу. Несколько ма­шин обстреливают из пулеметов и РПГ. Морпехи из разведбатальона открывают ответный огонь и заново отделывают жилой дом примерно дюжиной гранат из Mark-19. Через час мы выезжаем за пределы города и направляемся на се­вер. Мертвые тела разбросаны по обочине дороги – в основном, мужчины, вражеские бойцы, некоторые до сих пор с оружием в руках. Морпехи прозвали один труп Помидорщиком, потому что с расстояния он похож на ящик раздав­ленных помидор на дороге. Также попадаются расстрелянные легковушки и грузовики со свисающими через борта телами. Мы проезжаем мимо разбитого и сгоревшего автобуса, с обугленными останками человеческих тел, как и прежде сидящими у некоторых окон. На дороге – обезглавленный мужчина, а рядом на спине лежит мертвая девочка – лет трех-четырех. Она – в платье и у нее нет ног.

Мы едем дальше, через несколько километров делая остановку, пока батальон вызывает вертолет для удара по ирак­скому бронетранспортеру впереди. Сидящий рядом со мной Тромбли вскрывает свой сухой паек и украдкой вытаски­вает пакетик Чармс. “Только никому ни слова”, - говорит он. Он разворачивает конфеты и набивает ими полный рот.

В десять утра первый разведбатальон получает приказ покинуть шоссе № 7 – основную дорогу, ведущую на север из Насирии, и свернуть на узкую грязную проселочную дорогу, чтобы охранять по флангам основную боевую силу мор­ской пехоты. В месте, где мы сворачиваем с шоссе, в канаве лежит мертвый мужчина. Через двести метров после тру­па мы видим фермерский дом с семьей на пороге – люди машут нам,

когда мы проезжаем мимо. Перед следующим домом две старушки в черном подпрыгивают, радостно вопят и хлопают в ладоши. Группа бородатых мужчин выкри­кивает: “Хорошо! Хорошо! Хорошо!” Морпехи машут им в ответ. За считанные минуты они переключились из режи­ма убивать-всех-кто-выглядит-опасно на улыбки и приветственные взмахи, словно катятся на платформе во вре­мя парада Роуз Боул.

“Оставайтесь хладнокровными, джентльмены, - предупреждает Колберт. – Не важно, что у вас перед глазами, мы сей­час находимся в самой глуши и совсем одни”.

Дорога слилась в один узкий проселок. Мы крадемся со скоростью несколько миль в час. Через каждые пару сотен метров нам попадаются сельские дома. Морпехи останавливаются и швыряют ярко-желтые гуманитарные пакеты с едой в места скопления гражданских. Когда дети вырываются вперед и хватают их, Колберт машет им рукой: “На здо­ровье! Голосуйте за республиканцев”. Он засматривается на “оборвышей”, бегущих за сухими пайками и говорит: “Вот уж слава Богу, что я родился американцем. Серьезно – иногда даже заснуть из-за этого не могу”.

Внезапно поведение гражданских, мимо которых мы проезжаем, меняется. Они перестают нам махать. Многие вооб­ще отводят от нас взгляд. По радио передают, что боевая группа RCT 1 вошла в контакт с силами врага в городе в нескольких километрах севернее. По мере того как мы продвигаемся вперед по проселку, мы начинаем замечать, что сельчане на другом берегу канала бегут в противоположном направлении. Двое местных приближаются к Хамви, сле­дующему за машиной Колберта, и при помощи жестов предупреждают морпехов, что впереди нас ожидает что-то плохое.

Конвой останавливается. Мы находимся на повороте дороги, а слева от нас – уступ высотой пять футов. Прямо перед нами летят снаряды. “Это стреляет противник”, – объявляет Персон.

“Черт побери, – говорит Колберт. – Придется принять это дерьмо на себя”.

Вместо этого, Колберт берет гранату 203 – для подствольника, целует её в нос и закладывает в камору своего оружия. Он открывает дверь и взбирается на насыпь, чтобы взглянуть на небольшую кучку домов на другой стороне. Он пода­ет сигнал всем морпехам выйти из машины и присоединиться к нему на уступе. Морпехи из другого взвода стреляют по селению из винтовок, пулеметов и гранатометов Mark-19. Но Колберт не разрешает своей группе стрелять. Он не различает никаких целей. Через два километра дальше по дороге, в месте, где остановилась рота Альфа из первого разведбатальона, предполагаемые федаины открывают огонь из пулеметов и минометов. Альфе удается избежать по­терь. Батальон вызывает артиллерийский удар по позициям федаинов.

Группа забирается обратно в Хамви. Тромбли усаживается на заднее сиденье и ест спагетти прямо из фольги, выдав­ливая его в рот из надорванного в уголке пакета. “Я чуть не застрелил человека”, – говорит он возбужденно, имея в виду фермера в хуторе по ту сторону насыпи.

“Рано еще, – говорит Колберт. – Держи свое оружие на предохранителе”.

Минут десять все молчат. Поднимается свирепая песчаная буря. Ветер скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час наносит удары по борту машины. Видимость ухудшается, и воздух наполняется желтой пылью. Батальон окружен на узких проселочных дорогах с вражескими стрелками поблизости.

Группа RCT 1 теперь ожидает на подходах к городу где-то в шести километрах впереди. Ее командующий сообщил, что их обстреливают из города, и первый разведбатальон планирует пойти в обход. Колберт объясняет ситуацию своим людям.

“Почему мы не можем просто пройти через город?” – спрашивает Тромбли.

“Я думаю, тогда нас укокошат”, – говорит Колберт.

Через пятнадцать минут мы начинаем перемещаться на север. Все в машине Колберта полагают, что мы движемся по маршруту, который огибает вражеский город, Эль-Гарраф. Затем по радио передают, что планы меняются. Мы поедем напрямую.