Генератор чудес
Шрифт:
Но тут, пожалуй, и Шерлок Холмс встал бы втупик. Радиолюбитель-коротковолновик - это несомненно, поэтому понятен и слесарный стол. Но химия? А эти "зеленые насаждения" в микроскопических вазончиках на подоконнике и прорастающие семена на фильтровальной бумаге? А миниатюрные клеточки, одна на другой, с какими-то крупными насекомыми? Наконец, книги.
Книги могли запутать больше всего. Коллекция старинных философских трактатов, монографии о маркшейдерском искусстве... и чае, томы Энгельса, Дарвина, новейшие труды биологов и физиков, Гоголь, Шекспир, - кому могла принадлежать такая пестрая
Ровно в три часа на столе, который выполнял и роль письменного, задребезжал телефон. Как только звонок прекратился, в ящичке, примыкающем к телефонному аппарату, послышалось едва уловимое гудение: работал механизм, крутились какие-то невидимые колесики. Телефонная трубка вдруг слегка поднялась на своих рогульках, и в ящичке раздался голос:
– Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит? Три секунды молчания. Потом голос произнес:
– С вами говорит автомат. Тунгусова нет дома: он будет в семь часов. Скажите, что ему передать?
Маленькая пауза.
– Хорошо. Это все?
Трубка, щелкнув, легла на свое место.
* * *
В холодном вестибюле того же дома ждали три человека с портфелями. Двое уныло курили, не решаясь сесть на пыльный подоконник; третий, высокий, одетый по последней моде, с фальшивыми квадратными плечами, торчащими из-под тяжелого меха воротника, непрестанно и суетливо бегал по вестибюлю.
– Видите ли, - рявкал он резким баритоном, - в таких случаях самое главное - определить, жулик или нет. Политическая задача! И, между нами, тут дело не в научном анализе. Наука - дело канительное, часто спорное. Разные там школы, течения... А жулья развелось среди этих изобретателей, скажу я вам! И жулье не простое: подкованы они в своей области как следует. Даешь ему анализ экспертизы, а он вопит: "Ваши эксперты - профаны! Других давайте, которых я укажу!" Ну и начинается канитель на несколько лет. Нет, нюх надо иметь, нюх! Надо уметь почувствовать жулика. Вот недавно случай с этим... как его... ну вот к вам в институт приходил... "Прибор для изучения солнечной радиации". Я его накрыл замечательно! Назначил демонстрацию в час, прихожу в двенадцать...
– То-то вы, товарищ Таранович, нас привели раньше времени, - догадался один из собеседников.
– Это что же, метод у вас такой?
– Метод, дорогой мой, и ценнейший метод! Застать врасплох.
– Однако уже почти семь. Пойдемте, может быть, он уже пришел через тот ход.
Взяв портфели с подоконника, посетители спустились в подвальный этаж, прошли по темному коридору и остановились у комнаты инженера. Таранович нажал кнопку звонка, и снова на двери загорелась табличка: "Буду дома в семь".
В коридоре было тепло, и они решили ждать здесь. Таранович открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ, как вдруг за закрытой дверью послышался телефонный звонок и затем голос. Слов разобрать было нельзя.
– Он!
– торжествующе прошептал Таранович прислушиваясь.
– Его голос. Видите, что значит метод! Уже можно утверждать, что жулик...
В этот момент наверху хлопнула тяжелая входная дверь, поглышались быстрые, сбегающие по лестнице шаги, и в коридоре появилась невысокая фигура. Человек подошел к ожидавшим, близоруко всматриваясь в их лица. Это и был инженер
– А, товарищ Таранович! Чем объяснить столь необычайную точность, такое трогательное внимание к изобретателю?
– иронически спросил он, доставая из кармана ключ.
– Простите, точность прежде всего, - ответил тот, быстро обретая дар речи.
– Мы условились в семь, и вот пожалуйста...
– Таранович вынул часы.
Тунгусов открыл дверь, и все вошли,
– Ну, давайте знакомиться.
– Инженер сказал это просто и даже как-будто радушно, но совсем другое почувствовали посетители в его словах: "А ну-ка, любезные, предъявите ваши полномочия. Имеете ли вы право отнимать у меня время?"
Таранович представил своих молчаливых спутников.
– Начальник отдела заинтересовался вашим предложением, товарищ Тунгусов, и просил меня привлечь к делу представителей из Наркомата связи и Союза изобретателей. Вот товарищи Казелин и Ованесян, инженеры-слаботочники. Ну, я из главка, как вы знаете.
– Так. Междуведомственная комиссия?..
Всем своим обликом Тунгусов резко отличался от стоявших перед ним людей. Он был проще. Из-под вздернутого вверх козырька старенькой кепки на них глядело широкое, немного скуластое лицо с небольшими зеленоватыми глазами. Потертое, видимо еще студенческое, пальто, которое едва ли можно было застегнуть на все пуговицы, широкие плечи и грудь... Ничто в его внешности не бросалось в глаза, ничего не было примечательного. На улице такие люди проходят, не привлекая внимания, как невидимки.
Зато речь его была особенной. Он говорил медленно, тихо и ровно, почти без интонации, без мимики и жестов. Каждое слово произносил полностью, ничего в нем не комкая и не съедая. Его собеседникам обычно казалось, что он склонен заикаться и именно потому, борясь с этим недостатком, так тщательно отбирает и выговаривает слова. И в то же время каждая фраза Тунгусова была значительной, полной смысла.
Ему было около тридцати лет. Год назад, окончив вуз, Тунгусов стал научным сотрудником Электротехнического института, много и упорно работал в высокочастотной лаборатории.
Посетители были старше, каждый из них уже завоевал себе "положение", и от них зависела судьба его изобретения.
Тунгусов снял свое пальтишко и повесил на гвоздь у двери; гости сложили шубы и кашне на стул: вешалки в комнате не оказалось, - инженер, видно, не очень заботился об удобствах.
– Ну, присаживайтесь.
– Тунгусов показал на пружинный диван.
– И простите: еще минутку придется вам обождать.
Он подошел к своему письменному столу, нажал какую-то кнопку, что-то передвинул. Из ящика у телефона послышалась скороговорка:
– "Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит?"
– "Какая квартира! Мне нужен Швейкоопремонт..."
Цок!
– "Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит?"
– "Николай, это ты?!"
Тунгусов склонился вдруг к аппарату, напряженно вслушиваясь.
– "С вами говорит автомат. Тунгусова нет дома: он будет в семь часов..."
– "Автомат? Странно, я узнаю твой голос..."
– "...Что ему передать?"
– "Странно, удивительно! Я приду сегодня после семи".