Генезис
Шрифт:
Разворачивать лодку я не стал. Навел на тральщик корму и отвел в кормовой торпедный отсек Олега, показав, на что нажимать. Защитную крышку я уже убрал, общаться будет по внутренней сети лодки, тут тоже показал, какой тумблер нажимать на переговорном устройстве. Дальше дождался, когда тральщик подойдет и, застав момент, когда тот стал делать поворот, выпустил торпеду. Мне этот охотник под боком ни к чему. Торпеда попала прямо в борт тральщика. Небольшому кораблику этого хватило, тот тут же разломился пополам и пошел ко дну. Ну а я, развернув лодку и уходя туда, где глубины больше, погрузился метров на сорок и стал уходить в сторону Кронштадта. Выпущу парней на своем берегу, и там простимся. Правда с Олегом могут возникнуть проблемы,
Лодка шла на шести узлах, я же прошел в кубрик и сказал летунам:
– Сейчас ужин приготовлю, и можем спать ложиться. До Кронштадта нам больше суток идти, так что время отдохнуть и в себя прийти есть.
Отварил я макарон по-флотски, чтобы еще на завтрак хватило, мы поели в кают-компании, и, пока пищу принимали, Олег спросил:
– Серег, а кто управляет?
– Да никто, курс я задал, течения какие тут – знаю, идет автономно, препятствий быть не должно. Под нами еще метров двести до дна, над нами тридцать шесть метров водички. Чуть позже всплывем на перископную глубину, если вокруг никого не будет, поднимем шноркель и запустим двигатели. Нечего батареи разряжать. Доберемся до своих и там простимся.
– Значит, не хочешь со мной? – спросил Олег.
– Пока нет. До конца лета повоюю, а потом переберусь в Москву.
– Отпишись, как у наших будешь.
– Это ты быстро узнаешь. Как обнаружат в районе Москвы брошенный самолет с финскими опознавательными знаками, сразу и поймешь, что я в Москве.
– Тебе в школу ходить нужно.
– Школа меня не волнует, при необходимости я экзамен за десятый класс легко сдам. Кстати, хорошая идея, так и сделаю.
– Знаешь, удерживать тебя не буду, я уже убедился, что ты вполне самостоятельный и взрослый, умеешь отвечать за свои поступки. Так что дерзай. Один только вопрос есть: какие у тебя все же планы?
– Планов много, а какой выберу – я и сам не знаю. Ладно, допиваем чай, и вы спать, постельное я вам выдал, а сам пока управлять буду. Пока ночь, нужно как можно больше пройти, а как рассветет – на дно ляжем. Авиаразведчики наши и финские летают, а нам опасны и те, и другие, мы на германской подлодке.
– Хорошо, – согласился Олег.
Дальше они отбыли ко сну, а я помыл посуду и, поднявшись в рубку управления, подвсплыл на перископную глубину, поднял перископ и осмотрелся. Горизонт чист, после этого всплыл. Поднявшись наверх, в плаще, фуражке и с биноклем на груди, я прибавил скорости до максимума. Волнение было, до меня брызги долетали, килевая качка, волны встречные, но как-то не волновало, лодка на шестнадцати узлах бежала, и мы направились в сторону Ленинграда. До рассвета четыре часа, какое-то расстояние пройдем. Вот так я поглядывал на горизонт вокруг, прогуливаясь, а через полчаса Олег наверх поднялся, сканер показал движение, так что неожиданным его появление не стало.
– Не спится? – опуская бинокль, спросил я.
– Да как-то привыкли днем спать, а ночью от финнов бегать. Тревога не отпускает.
– Да, это привычка такая, прилипчивая. Скоро минные поля пойдут, наши, пройдем их и за ними уже ляжем на дно.
– У тебя есть план этих полей?
– Нет, на авось пойдем, они не сплошные.
– Я радиостанцию там видел, может, с нашими свяжемся?
– Нет у меня доверия к советским морским командирам. Вон Бакунин слово не сдержал. Уверен, что и остальные такие же.
– Ты про него часто вспоминаешь. Не все такие.
– Не все, в Крыму правильные командиры были, авиаторы, а тут пока только один попался, Бакунин.
– Опять про него.
На эту шпильку я не обратил внимания.
– План такой, подходим к берегу, высаживаем вас на лодке, на борту их четыре спасательных и одна складная для высадки диверсионной группы.
– Высадка ночью? – уточнил Олег.
– Конечно. Ну не днем же? Я за свое имущество тревожусь, повредят еще.
–
– Гены-то одни, – пожал я плечами, продолжая изучать горизонт. – А насчет отца, не знаю, кто он. Дяде Юре двадцать, мне двенадцать с половиной, как вы представляете себе это процесс в семь лет?
– Умный больно… – проворчал тот.
– Мне все об этом говорят, – кивнул я, соглашаясь.
Мы так до утра и проболтали. Потом лодка ушла под воду, пройдя сеть минных полей, сканер мне помог не наткнуться на мины, шли фактически на ощупь, а потом легли на дно, и я, поужинав, отправился спать. А для летунов карты игральные оставил, германские, пусть будет чем время убить. Гальюном научил пользоваться. Это особая наука на подлодке.
Думаю, весь Балтийский флот, что стоял на якоре в Кронштадте, никогда не забудет этот момент. Девять часов утра, сильные минные поля на входе, где только лоцманы знают путь… И тут посередине бухты в окружении бурлящей воды всплывает большая океанская германская подлодка. Как раз в том месте, где для нее глубина есть, рядом с проходящим мимо адмиральским катером. Рубку покидают пятеро, встав перед орудием на палубе: мальчишка в светлых одеждах, с ярким пятном пионерского галстука и орденом на груди, и четверо в летной форме, но вооружены длинноствольным оружием. Олег даже пулемет свой забрал. Подозвав сигналами катер, летчики стали обнимать парнишку, пока по эскадре звучала тревога. Потом выстроившись шеренгу, отдали мальчишке честь, тот отсалютовал по-пионерски, и, перебравшись на борт катера, который все же подошел, отошли от борта субмарины, а мальчишка, не обращая внимания на взлетевшие флаги, сигнальные ракеты и семафоры, взбежал на рубку и скрылся из виду. А вскоре и подлодка ушла под воду.
На этом месте покружились несколько катеров, два эсминца снялись с места, стали искать подлодку, но двое суток поисков по воде и с воздуха ничего не дали, как появилась, так незаметно и исчезла. А кто это был, объяснили спасенные летчики.
Две недели я ходил у финских и шведских берегов, ставил на выходе из портов якорные мины, всегда по одной, по радио ночами слышал, что два подрыва уже было, остальные пока ждали своих жертв. Торпеды не тратил, да и «везло» мне так, что не попалось ни одной достойной цели. Ну и найдя, где достать солярки, сделал это. Вошел на шлюпке в рыбачью бухту, угнал рыболовный баркас, куда погрузил бочки с топливом, а потом вышел в открытое море. Нырнул к подлодке, та на дне лежала, поднял и начал заправку. Полночи этим занимался, но баки теперь полные. Баркас дрейфовал брошенный, а субмарину, отогнав к литовским берегам, к Клайпеде, положил на дно.
А через сутки угнанный мной «Юнкерс-52» уже летел ночью в сторону Киева. Не долетел, эти чертовы истребители-«ночники», доведенные до бешенства полетами на разведку и бомбардировку Юрой Некрасовым, нагнали меня с хвоста. Сканер запищал, я задергался, уводя машину в сторону, но было поздно. Один двигатель из трех мне подожгли. С такой подсветкой уйти было невозможно, пришлось прыгать, сразу открывая парашют. Летел низко. Приземление вышло удачное, хотя на лес садился. Сорвав застрявший на верхушке сосны купол, я поправил висевший на груди вещмешок, еще сумка на боку была, снял их, отстегнул ремни парашютной системы и вернул поклажу на место. А парашют спрятал под корягой на берегу лесного озера, после чего, рассматривая карту и пытаясь разобраться, где нахожусь (последний ориентир я пять минут назад пролетал, город Пинск), сверился с компасом и неспешно побежал по лесу в направлении Житомира. В том районе находился бомбардировочный полк, тот, который вскоре весь погибнет. Мне нужно убедиться в этом, своими глазами увидеть, как достают тяжелораненого Юру Некрасова. Умрет он на руках полкового врача.