Гений пустого места
Шрифт:
Вскоре после победы динозавру пришлось передислоцироваться. Лежать вдвоем на диване оказалось невозможно, впрочем, и лежанием это трудно было назвать. Скорее, свисанием.
Они свисали некоторое время, потом зашевелились, задвигались и приняли более устойчивое положение.
Какое-то время они просто тяжело дышали, глядя прямо перед собой, а потом повернули головы и взглянули друг на друга.
— Я только одного не понял, — сказал Хохлов после некоторого молчания, — где ты успела так развратиться?.. Меня же не было в твоей жизни!
— Я
Тут они проворно поднялись с дивана и одновременно ринулись в сторону кухни.
— Я тебе принесу! — сказал Хохлов.
— Лежи, я сама налью, — сказала Родионовна.
И они опять посмотрели друг на друга.
Бенгальский огонь потерял свою силу и теперь лишь тихонько и приятно шипел внутри, и Арина, взглянув на Хохлова, вдруг осознала, как он выглядит и что именно на нем осталось из одежды. Она сама выглядела ничуть не лучше, и, только что развратившаяся Арина ахнула и изменила маршрут. Не добежав до кухни, она свернула в ванную, натянула шелковый халат, который когда-то был розовым, а потом приобрел неопределенно бежевый оттенок, кинулась на кухню и бросилась Хохлову на шею.
Он пил воду из бутылки и немного пролил, когда она бросилась на него.
— Хочешь?
Она взяла у него бутылку, закинула голову и тоже стала жадно пить. Хохлов смотрел, как двигается ее горло.
— После секса всегда сушняк? — осведомилась она, оторвавшись от бутылки, и снова стала пить. Хохлов все любовался ею.
— Хочешь, я тебя покормлю? — спросила она, напившись вволю. — Ты же небось голодный приехал! Я сейчас могу быстренько…
— Ты сказала, что у тебя ничего нет, — возразил Хохлов.
Незастегнутые джинсы все время уезжали с задницы и, чтобы не придерживать их рукой, он сел на табуретку и поставил Родионовну между собственных коленей.
— У меня всегда есть банка консервированной ветчины, — объявила Родионовна, обняла его за голову и прижала к истертой шелковой ткани, под которой очень сильно билось ее еще не остывшее сердце. Она подозревала, что сердце теперь не остынет никогда. — Мне часто некогда сходить в магазин, или сил нет, и я всегда держу банку ветчины и сосисок, чтобы не умереть с голоду. Хочешь?
— Чего?
— Ветчины или сосисок? Или и того и другого?
Хохлов взял Арину руками пониже спины и придвинул к себе поближе. От ее халата пахло ванной, духами и ею самой. Он порылся носом, нашел то, что искал, уткнулся и опять почувствовал трепет, который вполне можно было характеризовать как благоговейный, если бы он не перерастал так быстро в самое обыкновенное вожделение.
Прежде, до ледникового периода и воспоследовавшего потепления, его простые и незатейливые эмоции не перерастали так быстро в это самое вожделение.
Он еще порылся носом — Родионовна замерла и дышать перестала — поднял голову и предложил загадочно:
— Давай еще разочек? Быстренько! Пока дети в школе.
— Какие
— Наши дети, — объяснил Хохлов. — Они в школе, мы еще успеем. Только давай на кровати, а? Если я упаду с дивана, тебе придется меня лечить, и я ни на что не буду годен.
— Хохлов…
Странно, что она ничего не понимает!.. Как она может не понимать после того самого водопада, который они видели вместе?!
— Митя, ты так странно говоришь…
— Да не странно! — с досадой возразил Хохлов. — Ну, у нас же появятся дети! И сначала они будут маленькие, а потом пойдут в школу! И по субботам мы станем провожать их на занятия и заниматься любовью, пока они не пришли. Что в этом непонятного?..
Тут Арине стало почему-то страшно, и Хохлову стало страшно, и она предложила робким голосом:
— Давай чаю попьем!
Он отпустил ее, они уселись по разные стороны стола, и Арина вытащила его любимое печенье, и некоторое время они задумчиво хрустели им, поглядывая друг на друга.
Когда есть печенье и в тонкой чашке рубиновый чай, остро и тонко пахнущий, все становится на свои места. Хохлов с Ариной синхронно думали о том, что все, пожалуй, не так уж страшно.
Пожалуй, в происходящем вообще не было ничего страшного.
Они пили чай так, как пили его всегда, и в то же время совсем по-другому, с каким-то новым и прекрасным чувством знания друг друга, еще не остывшие от пережитого, и печенье казалось самой вкусной штукой в мире, и в их сидении за столом было что-то от хохловской недавней фантазии — дети в школе, и у них есть полдня только друг для друга, и вся жизнь еще впереди, и любовь впереди, а в спальне стоит самая необыкновенная на свете кровать, и они сейчас пойдут и упадут в нее, и в их распоряжении будет бесконечность!..
— Хорошо, что ты приехал, — сказала Арина задумчиво. — Какой ты молодец, что приехал!
— Я вообще молодец, — согласился Хохлов. — А почему ты была с половником, когда открыла?
— А! Я думала, это соседка пришла.
— Она собиралась к тебе за половником?
— Нет, просто я хотела стукнуть ее по голове, — объяснила Родионовна, и Хохлов вытаращился на нее. — Мить, а ты правда меня любишь?
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
— А ты потом меня не разлюбишь?
— Нет.
— И ты на мне женишься? И у нас будут дети?
— Тьфу на тебя, Родионовна! Женитьба шаг сурьезный! — сказал Хохлов в сердцах. — Что ты привязалась?!
— Я хочу знать.
— Ну, и узнаешь, только не приставай ко мне сейчас!
И он вылез из-за стола, и поднял ее с табуретки, и стал целовать сладкие от печенья губы, и быстренько развязал на ней халат, сгреб ее в охапку и прижал к себе.
— Что ты пристаешь, — сказал он прямо ей в губы, — когда у нас простаивает шикарная кровать с подушками?!