Генрих Третий. Последний из Валуа
Шрифт:
Так, они требуют уменьшить налоги до уровня 1576 года (при том, что деньги обесценились по меньшей мере на четверть), неукоснительно преследовать протестантов «без всякой жалости и сострадания», принять против Генриха Наваррского самые суровые военные меры, король также должен торжественно признать невозможность воцарения на троне «принца, когда-либо замеченного в ереси».
Тщетно пытался Генрих успокоить и переубедить депутатов Генеральных штатов. Если бы король был безвольным трусом, он бы уступил в главном – лишил бы короля Наваррского права на престолонаследие, передал бы управление королевством Гизу. Герцог Лотарингский в глубине души не только не желал, но и сильно опасался главной идеи руководителей Лиги: республика, находящаяся под влиянием аристократов и клерикалов, как противовес конфедерации протестантов на юге страны. Генрих III мог купить безопасность и спокойствие, изобразив из себя праздного короля, который хочет только одного – успокоить свою совесть. Но поступи он так – и во Франции бесконечно длилась бы гражданская война, страна бы оказалась расколотой и в конце концов подпала под испанское влияние. Это его совершенно не устраивало – король решился спасти Францию.
Когда от него потребовали осудить Генриха Наваррского, король ответил: «Если бы, наследуя корону, он мог бы получить нечто большее, чем пустую казну, с ним бы имело смысл разговаривать».
Взбешенный герцог де Гиз открыто встал на сторону врагов короля. Объявив Генриха III малодушным трусом и ничтожеством, предводители Лиги искали тому доказательств, а Гиз, будучи не в состоянии оценить по достоинству такого утонченного противника, объяснял поведение короля влиянием д’Эпернона. Окружавшие Гиза льстецы подталкивали его к решительным шагам, уверяя герцога, что, запугав короля, он получит власть. И он верил, проникаясь дерзостью, отказываясь соблюдать даже внешние формы уважения к монарху.
Каждое утро Гиз собирал своих приближенных, и на этом совете решалось, как им вести себя в этот день. Депутаты являлись, чтобы получить от своего господина указания, как им лучше выступить, как проголосовать, как повести себя наиболее выгодным для Гиза образом. Скоро и военные советы стали проводиться у генерал-лейтенанта. А король тем временем оставался в полном одиночестве.
Чтобы быть готовым к действиям, Гиз отправил вооруженные соединения своих сторонников в Орлеан, где никто не мог осмелиться тронуть их.
А государственные дела все это время оставались нерешенными: пока король не трогал герцога Гиза, герцог Гиз не трогал короля, и так они оставались в полном бездействии один против другого, как фигуры на шахматном поле, и этот паралич государственной власти не мог не сказываться на положении дел в стране. Протестанты, собравшиеся в Ла-Рошели, выработали «Порядок организации партии», который, к великому неудовольствию Генриха Наваррского, мог стать основой их независимости. Елизавета Английская, окрыленная победой на море, стремилась теперь оказывать влияние на французскую политику и поддерживала гугенотов также, как король Испании поддерживал католическую Лигу.
Герцог Савойский, зять Филиппа II и союзник герцога Гиза, пошел еще дальше. Без объявления войны он захватил альпийское маркграфство Салюс, которое королеве-матери с таким трудом удалось получить обратно в 1579 году. Это был небывалый скандал: безнаказанно отобрана часть французской территории!
Герцог Савойский торжествует победу и чеканит монету, на одной стороне которой изображен цветок лилии, символ династии Бурбонов. Генрих III не может простить герцогу де Гизу этого национального унижения и начинает обдумывать возможность убить герцога.
Герцог де Гиз 4 декабря 1588 года в сопровождении большого количества вооруженных людей является к королю и требует, чтобы тот «удалил виновников всех бед», другими словами, людей, наиболее близких Генриху. Среди них значился и его врач, преданный Мирон. Король, затаив ярость в сердце, был вынужден уступить, после чего происходит богослужение, призванное освятить примирение двух принцев.
Но для сына своей матери Генрих был слишком приветлив, и люди более дальновидные насторожились. Заседание Генеральных штатов все продолжалось, но все угрозы и дерзкие выходки разбивались о мягкое упорство Генриха, как волны океана разбиваются о скалы.
Высший совет Лиги собирается 9 декабря; решался вопрос о том, как использовать великолепный шанс, который сама судьба давала в руки, и как заставить такой податливый состав Генеральных штатов принять все требования Лиги.
А 17 декабря, на официальном обеде, устроенном кардиналом де Гизом, хозяин дома встал и провозгласил тост: «Я пью за здоровье короля Франции! Да здравствует Генрих де Гиз! Да здравствует наследник Карла Великого! Что же до Валуа, то он будет превосходным монахом!»
Но среди гостей, собравшихся в доме герцога, был соглядатай, итальянский актер Венецианелли. И уже на следующее утро Генрих III, смертельно бледный, выслушал его рассказ со всеми подробностями и понял, что медлить нельзя.
Этим вечером королева-мать устраивала праздник в честь помолвки своей внучки, Кристины Лотарингской, с герцогом Фердинандом де Медичи. В последний раз двор Валуа становился сценой, где разыгрывались пышные представления, которые так хорошо умела устраивать королева-мать.
Воспользовавшись тем, что все придворные были у Екатерины, король незаметно проскользнул в свой кабинет, где его уже ждали маршал д’Омон и месье де Рамбуйе, королевский магистр. Пересказав им донесение Венецианелли, король попросил их совета.
«Его надо немедленно арестовать!» – вскричал маршал.
Да, но где было взять людей, охрану и судей?
«Тогда его надо убить», – говорит д’Омон.
Генрих III вызывает Крийона, самого храброго капитана Франции, и приказывает ему избавиться от мятежника. Отважный капитан тут же решает вызвать герцога на дуэль – что же до убийства, то он решительно отказывает. Смущенный Генрих не настаивает.
Однако сохранить что-нибудь в секрете во дворце, открытом всем ветрам, было очень сложно. Слухи поползли тут же. Гиз, ослепленный своим могуществом, отказывается им верить, но зато он наконец соглашается с планом поднять всех католиков: гражданская война даст ему то, чего он не мог добиться при помощи Генеральных штатов.
В день святого Фомы, 21 декабря, когда придворные выходили из церкви, где они слушали утреннюю мессу, Гиз попросил короля оказать ему милость и выслушать его. Генрих со всей сердечностью взял герцога под руку и увлек его к ограде парка, ныне не существующего. Поскольку Гиз держал свою шляпу в руке, король заставил его покрыть голову.