Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
— Снег ляжет — Бакир уйдет, — твердо ответил татарин и встал, прижимая мешок с харчами к груди. — Зимой другие шайтаны, они про клад не знают, не отдадут. Зимой Бакир пойдет на Ермаков камень в пещере клад искать.
На бойце Ермаке в самой середке чернела дыра пещеры, к которой ни снизу, ни сверху по отвесной скале было не подобраться.
— Охочие-то люди уже спускались туда по веревке, — возразил Осташа. — Нету там клада, и пещера — шаг вправо, шаг влево, и все.
— Э-э!.. — засмеялся Бакир. — Только глупые так ищут, Астапа.
— Где?
— Шайтаны там, клад прячут. Пещера большая-большая, день туда идешь, день сюда. Там, у стенки, и клад. Но зайти надо в пещеру! Бакир зайдет. Бакир не ленивый, летом плавал в Ёкву к Шакуле, вогулу. Бакир просил прыгун-траву, которая замки и стены ломает, — не дал вогул. Зато сказал Бакиру волшебные слова, чтобы пещеру разомкнуть и зайти.
— И что это за слова? — заинтересовался Осташа.
Бакир, щербато улыбаясь, хитро переводил взгляд с Осташи на Неждану.
— Ладно, — согласился он. — Вы хорошие люди. Может, жена и муж будете — красивые! Бакир скажет вам слова — только никому другому не говорите и сами в пещеру на Ермак не лазайте, обещаете, да?
«Жена и муж»… Осташа против воли глянул на Неждану. Неждана тоже слышала это, но смотрела на Бакира спокойно, бровью не поведя, и чуть улыбалась радости дурачка. Только легкий, почти незаметный отсвет огня обмахнул ее высокие скулы, закрытые тенью глухого платка, что туго обхватывал голову и по-раскольничьи был сцеплен на горле булавкой.
— В пещере сказать надо: «Кивыр, кивыр, ам оссам!» — понизив голос, сообщил Бакир. — Мне Шакула слова сказал. Бакир их скажет — и пещера откроется. Бакир клад Ермака искать будет, вот.
— Не ищи, не положа, — вдруг жестко усмехнулась Неждана.
Бакир посмотрел на нее исподлобья, потом прижал к груди развязанный мешок с припасами, развернулся, спихнул ногой лодку с берега, запрыгнул и плюхнулся на скамейку. Колыхаясь, лодка поплыла вниз по течению, волоча по волнам болтающиеся в уключинах весла.
— Никому слова Шакулы не говорите! — еще раз сердито крикнул Бакир уже издалека.
— Почто дурачка обидела? — хмуро спросил Осташа. — Его бог и без тебя обидел…
Неждана глаз не прятала, стояла перед Осташей распрямившись, опустив руки, подняв лицо.
— Учить надо дураков, — с каким-то потайным смыслом произнесла она. — А что это мы такие чуткие да нежные стали, Остафий Петрович?..
— Остатка! Остатка!.. — вдруг завопили с пригорка. Сверху слетел Никешка Долматов, засмеялся, схватил Осташу за руку, глядя изумленно и словно бы себе не веря.
— А я иду, смотрю — не пойму, то ли ты, то ли не ты!..
— То ли корова наложила, — с издевкой вставила Неждана.
Теперь и Никешка уставился на Неждану, забыв выпустить руку Осташи.
— Ты чего это, Нежданка? — пробормотал он.
Неждана словно закостенела в непонятном озлоблении. Осташа, тоже злея, смерил ее взглядом.
— Да много тут у нас искателей разных развелось, — твердо, будто с ненавистью произнесла Неждана, чуть прищурившись на Осташу. — Один клады ищет, которых никто не прятал, другой — утопленника выше по теченью…
— Ты на кого зубы скалишь, сука?! — тотчас заорал Осташа, кинувшись вперед.
Никешка плечом упал между ними, перепугавшись морщин бешенства, что смяли Осташин лоб. Неждана стояла неподвижно. Осташа взглядом провел под ногами — нет ли палки?..
— Ты, Нежданка, давай домой иди, а то зашибет, не ровен час… — торопливо стал уговаривать Никешка.
— Да у него ни рука, ни чо другое не подымется, — совсем уж по-мальчишечьи, звонко и отчаянно отрезала Неждана и даже сплюнула в сторону, а потом развернулась и пошла прочь.
— Ну, стерва… — тихо выдохнул Осташа, с трудом разжимая кулаки.
— Чего это она осатанела? — недоумевал Никешка, глядя, как Неждана уходит и скрывается в проулке. — Ладно, шут с ней… Пойдем скорей ко мне!
Осташа все кипел, думая про Неждану, а Никешка тараторил, забегая то справа, то слева, пока шагали к дому Долматовых:
— Тут про тебя какие только слухи не ходят!.. Говорят, ты Макариху свою прибил, а тебя самого в Ревде Конон Шелегин так отходил, что ты чуть не умер… Говорят, что ты барку под Сарафанным бойцом утопил, что ты с каким-то разбойником Федькой Мильковым илимского купца Сысолятина ограбить хотел… Колыван брехал, что ты в скиты подался насовсем, а мужик один, ты его не знаешь, видел, что ты на Кусьинском заводе в руднике руду ломаешь… И еще говорят, что ты с вогулкой-жлудовкой из Ёквы — того…
Осташа встал, и Никешка с разгону убежал вперед, а потом вернулся, пытаясь заглянуть Осташе в лицо.
— Чего еще говорят добрые люди? — каменно спросил Осташа.
— Говорят, тебя на камне Чеген убили… — шепотом досказал Никешка и даже прикрыл рот ладонью.
— Ну — вот, — туманно заключил Осташа и пошагал дальше.
Никешка в своей семье был поскребышем — последним и любимым сыном. Родители его, баба Груня и деда Костеня, были совсем старичками — маленькими, седенькими, похожими, как воробышки. Они всполошились, когда Никешка, сияя, гордо втолкнул Осташу в горницу. Осташу усадили в красный угол под медные иконы — как дорогого гостя. Всякую мелкую детвору — Никешкиных племянников, бабы-Груни-деды-Костениных внуков от многочисленных сынов и дочей, что вечно толклись при бабке с дедом, — как веником вымели в сени. Баба Груня сунула им туес с кедровыми орехами, и теперь в сенях стоял гвалт: мелкая Никешкина родова делила поживу.