Геологическая поэма
Шрифт:
Валентин — он успел уже улечься, постелив на траву куртку-энцефалитку, — лишь посмотрел на нее, приоткрыв один глаз, и счел за лучшее отмолчаться. Действительно, глупо спорить, что-то доказывать, когда вот так ласкающе обвевает легкий ветерок, и солнце греет столь прият но, и в теле такая ленивая истома после этого купания в воде, термальной, минерализованной и, может быть, даже радиоактивной. «В следующий раз надо обязательно проверить радиометром», — мельком подумал он.
Недовольно пошмыгивая носом, студентка устроилась чуть в сторонке. Помолчала. Потом, глядя в сторону, произнесла:
— Все разложено по полочкам: это можно, это нельзя… Неужели тебе никогда не хочется сделать что-нибудь такое… ну, я не знаю — необычное, что ли…
— Необычное? — промычал Валентин. — Вы о чем? Как говорил Бабель, об выпить рюмку водки, об дать кому по морде? Нет, не хочется…
Она раздраженно фыркнула:
— Валентин…
— М-да?
— Почему ты все время пасуешь перед Романом?
— Я? — Теперь уже обоими глазами он уставился на Асю. — С чего ты взяла?
— Да уж взяла… Потому что очень заметно… И мне это не нравится.
Она лежала на боку, одной рукой подперев голову, вторую — свободно бросив вдоль тела, и с усмешкой взирала на Валентина.
— Странно… — пробурчал он и вдруг ни с того ни с сего подумал: «А фигурка у нее великолепная!» Но тотчас разозлился на себя. Нет, он не был анахоретом, однако терпеть не мог пересудов обывательской публики о якобы царящих в геологических партиях свободных нравах. Мгновенно вспомнился Андрюша с его «небось с мамкой-то спишь у себя в тайге». Кредо, выработанное им для себя, гласило: жизнь в поле должна быть строгой и ясной, как на дрейфующей станции.
— Роман — умница, я его уважаю. И он наш гость! — с внезапной и непреднамеренной резкостью заявил он и рывком поднялся. — Что-то мы увлеклись разговорами, а у нас еще работа не кончена.
Ася обиделась, это было ясней ясного. Всю остальную часть маршрута она помалкивала, угрюмо отделываясь одними короткими междометиями. И только под конец, когда в загустевших сумерках приветливо затеплилась красная точка таборного костра, она отмякла, повеселела, заговорила нормальным голосом. А уже близясь к палаткам, неожиданно произнесла, словно подводя итог каким-то своим мыслям:
— А геология и в самом деле хорошая штука… скажи? Валентин, преодолев секундное замешательство, отозвался на это со всей искренностью:
— Не знаю ничего прекраснее!..
Где-то за хребтами, застывшими грядой черных волн на дотлевающей полосе заката, невнятно погромыхивало.
5
Дождь шел уже третьи сутки.
На первые два ненастных дня дело на таборе еще нашлось — мудрили над геологической картой, упаковывали в ящики образцы, металлометрические пробы, ликвидировали всякие мелкие недоделки, которые неизбежно образуются и накапливаются, когда изо дня в день приходится уходить в маршрут почти с восходом, а возвращаться уже затемно. Что ж, поле есть поле: ненормированный рабочий день, ненормированная рабочая неделя, поскольку вынужденное безделье порой тоже получается ненормированным — бывает, зарядит дождь на полмесяца, и тогда эти полмесяца превращаются в одно серое, слякотное, бесконечное воскресенье…
На третий день Василий Павлович объявил выходной: «Пусть люди как следует отоспятся, отдохнут».
Но отоспаться удалось не всем. Сам Субботин, известный раностав, поднялся в свое обычное время, то есть наравне с Катюшей. Не любивший залеживаться Павел Дмитриевич — тоже. Какой-то черт толкнул в это утро и Романа; вот уж этому-то полагалось бы дрыхнуть да дрыхнуть, поскольку в обычные дни он готов был спать до обеда, а тут — на тебе, встал. За ранним чаем в «командирской» палатке эта троица надумала сгонять в преферанс. Василий Павлович вспомнил, что Ася, по ее словам, тоже кумекает в игре.
— О, четвертый партнер! — воодушевился Роман. — То, что любит наша мама!
Он тут же набросил на себя брезентовый плащ и под беспросветно моросящим дождем порысил к женской палатке.
Бедная студентка была безжалостно разбужена и почти с испугом выслушала категорическое указание через десять минут явиться к начальнику.
— Там и позавтракаешь, — добавил москвич.
Когда «на огонек» заглянул Валентин, там уже витал дух праздности и веселья. Из продуктовых ящиков был сооружен столик. Игроки уютно устроились вокруг него на спальных мешках, на кошме, прораб восседал на вьючной суме, набитой чем-то мягким. В сторонке стоял чайник, полный горячего свежезаваренного чая. Вооружившись линейкой, Роман с величайшим старанием, будто создавал шедевр мирового искусства, расчерчивал «пульку».
Увидев Валентина, Василий Павлович с благодушным смешком процитировал из «Ревизора»:
— «У нас и вист свой составился — министр иностранных дел, французский посланник, английский посланник и я!»
Ася хихикнула.
Не отрываясь от дела, Роман вскользь поинтересовался:
— Валя, ты что, не играешь, что ли? Самарин с безнадежным видом махнул рукой:
— А, с ним невозможно играть!
— Ну? Мухлюет? Тогда лучше б он пил!
— Память зверская, — внесло ясность начальство.
— Как это? — не поняла Ася.
— Сдается мне, все карты помнит, — принялся растолковывать Василий Павлович. — И варианты считает, вроде шахматного гроссмейстера. Так ведь, Валентин?
Тот, несколько смутясь, пожал плечами:
— Примерно…
Ася посмотрела на него с неким уважительным даже интересом.
— Но это же очень трудно, да, Валентин?
— Чего там трудно! — ревниво вмешался Роман. — Вот когда я работал в Казахстане, у нас в партии был повар. Слегка «с приветом». Голова здоровенная, а сам так себе, метр с шапкой. Но уж феномен — наливай! Дашь ему закрытый коробок — он его потрясет около уха и точняком говорит, сколько в нем спичек.
— Не может быть, — усомнилась студентка.
— Я тебе говорю! Мы сколько раз проверяли — все, как в аптеке, абсолютно непромокаемо!
— Нет, но ты понял, куда он сосну валит? — повернулся к Валентину развеселившийся Субботин. — Выходит, ты у нас тоже с этим самым… «с приветом», а?
Пока озадаченный Валентин соображал, что на это ответить, подал голос Павел Дмитриевич — его вдруг тоже потянуло поделиться кое-чем на затронутую тему.
— Помню, служил я на Дальнем Востоке, и вот у нас в части…