Геологическая поэма
Шрифт:
— …вы ж это лучше меня знаете, экспедиция, экспедиционная жизнь — и от винта! — с плутовской ухмылкой излагал москвич. — Значит, заходит это она в предбанник, снимает очки, раздевается, берет таз и — в моечную. А там, сами понимаете, шум, пар, в тумане — голые люди и голоса: бу-бу, не разбери-поймешь. Короче, война в Крыму, все в дыму… Ну, помылась она, приходит в общежитие. Соседки: «Как?! Ты из бани? Да ведь сегодня ж мужской день!»— «Бросьте, девки!» — «Нет, сегодня у нас что — суббота, правильно?» — «Ах, боже мой! А я-то думала…» Кино — и только! Смеху было в экспедиции…
— Вот как? — хмуро рыкнул Василий Павлович.
— Я вам говорю! Но — смеялись деликатно. Без всяких там всяких… Она сама потом рассказывала. Захожу, говорит, с тазиком и слышу — стало тихо-тихо. Вижу: расплывчатые фигуры, и они вроде бы все вдруг замерли. Я, говорит, без внимания. Помылась себе и ушла. И все, говорит, было культурно, спокойно…
— Хм, что ни говори, а те мужики, что мылись в тот момент, оказались этими… рыцарями, — басисто хохотнул прораб.
— Мораль: кто в очках, тем в поле не место, — весело заметил Валентин. — Честно, мне их всегда бывает жалко… В маршруте ведь случается всякое, — пояснил он недоуменно глянувшей на него Асе.
— Нет, но я-то, но я-то! — возопил вдруг начальник без всякой связи с рассказанным, сердито засопел и потянулся было разлить по кружкам, но выяснилось, что в бутылке ничего уже нет.
Он подумал и, махнувши рукой, снова полез во вьючный ящик.
— Ч-черт, но я-то, я-то! — удивленно-обиженно повторил он вдруг из полумрака. — Старый я осел!
— Напрасно убиваетесь, Василий Павлович, — Валентин взял в руки злополучный образец. — Такая штука любого может околпачить. Я, например, нисколько не усомнился бы в ее подлинности.
— Элементарно, — тотчас ввинтился Роман. — С этой фауной можно так опарафиниться — туши свет! Я знаю массу случаев… Да вот у нас было на учебной практике. После второго курса. На Украине. Был тогда с нами профессор, старикан, большого калибра ученый. Говорит раз: «Сегодня покажу вам девонские отложения — я их сам тут открыл, лично, лет десять назад. Какая там фауна!» Ладно, поехали! Профессор, естественно, в кабине, а мы, студенты, в кузове. Доезжаем. Профессор наш глядит — что-то не то. Едем в другое место — опять не то. Еще дальше — дупль-пусто! Старик начинает вибрировать: «Сейчас, сейчас… Наш девон [31] где-то здесь, где-то здесь!» Короче, часа два кружимся: кукуруза, виноградники, подъемы, спуски… девон — нуль по фазе. И жара в полный рост! Махнуть бы на море — нет, профессор уперся рогами: «Я же отлично помню! Речка, поворот дороги — все на месте, но где девон? Где коренные обнажения?»…
31
Девонские отложения — породы, образовавшиеся в девонское время. Девон — период геологической истории, начавшийся 410 млн. лет назад и длившийся 60 млн. лет.
— Как у Гоголя в «Заколдованном месте» — Василий Павлович все еще возился со своим вьючным сундуком. — То голубятня у попа на огороде, то гумно волостного писаря.
— Точняк! — воодушевленно подхватил Роман. — Именно гумно писаря. На огороде… Едем — навстречу дедуля. Колхозник. Водила наш — по тормозам. А профессор уже икру мечет, и в голове уже заклинило — кричит: «Уважаемый, подскажите, где тут у вас девон?» Дедуля глянул — в кабине старик в ковбойке, в кузове двадцать полуголых парней — ну, и выдал: «А у нас в любом селе — сплошной девон. Парни разъехались, а весь девон по хатам сидит, бо женихов нема…»
— Красиво утешаешь! — Среди общего веселья начальник вернулся за стол, выставил новую бутылку и огорченно развел руками — Что самое ужасное — ведь все это на глазах студенчества происходит. Вернется это дитя в стены родного вуза и всем расскажет, что работают, мол, там типичные сибирские валенки. Это меня больше всего пугает.
— Честное слово, я никому не расскажу! — совершенно серьезно пообещала Ася.
— А москвичи? — рассмеялся Валентин. — Что скажет столица? Уж она-то нас не похвалит!
— И столица будет молчать, как рыба об лед, — заверил Роман.
— Ну, добро, коль так. Остается только выпить по поводу конфуза, — Василий Павлович начал разливать. — Может, и ты, Данилыч, выпьешь на радостях?
Валентин, улыбаясь, отрицательно помотал головой.
— Обычная история!.. — вздохнул начальник. — Всем хорош парень, но вот в таких вот случаях совершенно невыносим: сидит, как живой укор, так что у всех рюмка поперек горла становится.
— Еще больной бы был, тогда понятно, — прогудел Самарин. — А то вон какой здоровый — об лоб щенят бить можно.
— Да, тяжелый случай! — ухмыльнулся Роман. — Слушай, старик, а может, ты подшитый, а? Извини, конечно.
— Подшитый? — Валентин даже несколько оскорбленно уставился на него. — Это как понимать?
— Не догоняешь? Ну-у… — и Роман умолк, не находя слов.
Прораб засмеялся:
— Мы же это самое… периферия. Кладовщик у нас есть, звать Глеб. Захожу как-то к нему в склад, а он сидит, ломает голову. Мне, говорит, сказали, что новые бабьи штаны появились — коготки какие-то. Не знаешь, говорит, для поля не годятся, в маршрут ходить?..
В меру посмеялись, после чего Василий Павлович снова повернулся к Валентину:
— Слышь, давно хотел спросить. Это у тебя что — принцип какой, гордыня? А может, ты того… баптист?
— Абстинент седьмого дня, — хихикнул Роман.
— Какая там гордыня, — Валентин поморщился. — Просто случай был такой однажды, что получил отвращение на всю жизнь.
— Ну-ка, ну-ка…
— Боюсь, не к столу получится рассказ-то…
— Давай, давай, чего уж там! — потребовал начальник.
— Ну ладно, сами напросились. Было мне тогда лет пятнадцать. Мы с отцом жили на прииске Забавном — там находилась центральная база Оронской экспедиции. Помните, конечно, такую, Василий Павлович…
— Еще бы, — кивнул Субботин.
— Недалеко от нашего дома стояли бараки, еще довоенные, времен зачинателей работ. Обитали в них сезонники — большей частью летуны, охотники за длинными рублями и прочие, кого ныне называют бичами. Все это был народ пестрый, текучий — приезжают, уезжают, то берут расчет, то, на оборот, устраиваются. Шума в этих бараках — особенно в конце сезона, в денежную пору, — бывало много, пьянки каждый вечер. Однако до поры до времени все как-то обходилось без серьезных происшествий. И вот в одно утро проносится слух, в бараках кого-то убили!.. Ну, естественно, хлынул туда народ, и я вместе со всеми… А что, оказывается, получилось: какой-то малый напился до освинения, полез среди ночи в спальный мешок, но при этом головой вперед, так что голова его оказалась на самом дне мешка — там, где должны быть ноги…