Геополитические проекты Г.А. Потемкина
Шрифт:
В период близости с Потемкина в 1774-1776 гг. императрица, иногда просыпаясь в 6 часов утра, видела шторы на окне кабинета ее возлюбленного отдернутыми, а его самого погруженного в работу. Возможно, Григорий Александрович вызывал особую неприязнь Завадовского именно в силу своей кипучей энергии и широко известного в Петербурге остроумия. Со светлейшим князем Екатерине бывало невыносимо тяжело, но не скучно. Едва войдя в фавор, Петр Васильевич сблизился с политическими противниками Потемкина - сначала с Орловыми, а затем на много лет связал свою судьбу с группировкой А. Р. Воронцова. Пока возле императрицы пребывал враждебный Потемкину вельможа в случае, проводить подготавливаемые князем мероприятия для реализации [48] «новой системы» в делах с Крымом и Турцией было несподручно. Не даром выгодное для России дело о некрасовских казаках так долго не имело решения. Поэтому Потемкин воспользовался первым же случаем, чтоб отдалить от Екатерины кареглазого малороссийского мечтателя.
Заметив, что императрица начала грустить и избегать общества Завадовского, Потемкин на правах «старого друга» попытался выпытать у нее причину охлаждения к фавориту и, видимо, довольно резко отозвался о Петре Васильевиче. Ответом ему стала записка Екатерины, в которой она старалась защитить Завадовского от нападок князя. «Как слепой о светах судит, так судишь о положении человека, которого не ведаешь мысли. Мне скучно, это правда; из доверенности я Вам сие открыла, и более сама не знаю за собою» {169}.
Эта записка могла возникнуть не позднее 8 июля, когда Завадовский, наконец, узнал о своем удалении с поста фаворита и сообщил об этом С. Р. Воронцову. Однако в реальности она была написана гораздо раньше. В приведенном нами выше послании об отъезде Густава III из Стокгольма, появившемся за две-три недели до прибытия шведского короля в Петербург 5 июня, уже упоминается Зорич. Следовательно, знакомство с Семеном Гавриловичем произошло примерно в середине мая, а Завадовский, как и предполагал, «сведал» о случившемся «последним в городе». Некоторое время Екатерина не была уверена в желании сменить фаворита и тянула с легализацией нового случая. Однако стремление Завадовского, примкнувшего к партии Орловых, интриговать против Потемкина и сблизиться с «малым двором» подтолкнули ее к решению {170}. «Дабы кн. Григорий Александрович был с тобою по прежнему, о сем приложить старание не трудно; но сам способствуй; двоякость же в том не поможет; напротиву того - приблизятся умы обо мне ехидного понятия и тем самым ближе друг к другу находящиеся, нежели сами понимают» {171}. Эти строки из прощального письма Екатерины к Завадовскому показывают реальную причину их разрыва - сближение фаворита с недругами Потемкина, а значит и ее собственными.
«Пожалуй, наряди нас для Петергофа, - просила Екатерина светлейшего князя накануне прибытия Густава III, - чтоб мы у всех глаза выдрали». Однако прихорашивалась императрица вовсе не для встречи августейшего гостя. «С какой смешной тварью Вы меня ознакомили» {172}, - замечает она в конце записки. Потемкин познакомил Екатерину со своим флигель-адъютантом Зоричем во время одного из загородных праздников у себя на даче {173}. При новом фаворите - выдвиженце Потемкина - князь мог гораздо свободнее, чем при враждебно настроенном к его планам Завадовеком, начать реализацию задуманной им «новой восточной системы». Семен Гаврилович происходил из старинной сербской фамилии Неранчичей, члены которой уже второе поколение служили в России. Храбрый гусарский офицер, отличившийся во время войны с Турцией, бежавший из плена, и обладавший живым темпераментным характером, был полной противоположностью мечтательному Завадовскому.
Однако вскоре благосклонность Потемкина к Семену Гавриловичу несколько уменьшилась в связи с желанием последнего окружить себя толпой прихлебателей из низших слоев петербургского общества, которым он обещал офицерские чины. «Зорич набрал всякой сволочи в эскадрон, в который положено с переменою брать из полков гусарских.
– Писал Григорий Александрович в одной из записок Екатерине.
– Теперь из таковых представляется в кавалергарды некто Княжевич, никогда не служивший и все у него ходил в официантской ливрее. Восемь месяцев как записал и прямо из людей в офицеры». Все представления шли через Военную коллегию, президент которой З. Г. Чернышев не решался отказать фавориту, зато вице-президент Потемкин посчитал своим долгом пресечь практику предоставления офицерских чинов в гвардии «ливрейным служителям». Как видно, прямые увещевания Зорича не помогли, и Григорий Александрович написал Екатерине раздраженную записку. Резолюция императрицы была не в пользу фаворита. «Ливрейные служители мне не надобны в кавалергардии, - приписала внизу листа корреспондентка, - а Зоричу запретите именем моим кого жаловать и пережаловать» {174}.
Итак, сначала выдвинув Зорича в фавориты, а затем наглядно показав ему пределы его власти, Потемкин мог действовать уже совершенно свободно, не опасаясь серьезных «помешательств» со стороны двора.
4 октября 1777 г. в Петербург прибыл чрезвычайный посланник и полномочный министр Англии сэр Джеймс Гаррис. Не ранее этой даты могли возникнуть записки корреспондентов, в которых обсуждается вопрос о конфиденциальной встрече Екатерины с новым британским представителем в Петербурге. Потемкин вместе с Н. И. Паниным стремились удержать Екатерину от ухудшения отношений с Англией, благосклонная позиция которой сыграла важную роль во время [49] первой русско-турецкой войны. Как видно из недатированной записки Екатерины, светлейший князь хлопотал о свидании императрицы с Гаррисом {175}. Английский дипломат передал ей предложение заключить оборонительный и наступательный союз между Великобританией и Россией {176}, содержавшееся в личном письме короля Георга III. Екатерина предпочла уклониться от сближения, т. к. в условиях войны за независимость американских колоний такой шаг втягивал империю в вооруженное противостояние с целым рядом европейских стран, и в первую очередь с Францией. Императрица переслала Потемкину примерный проект ответа английскому королю Георгу III, включенный в ее личную записку Григорию Александровичу. «Не инако как с удовольствием я могла принять откровенность короля великобританского относительно оснований мирных договоров, - писала она.
– … По благополучном окончании мирного дела между всеми воюющими державами, предложения всякие от дружеской таковой державы, как Великобритания, которая всегда дружественнейшие трактаты с моею империею имела, я готова слушать; теперь же чистосердечное мое поведение со всеми державами не дозволяет мне ни с какою воюющую заключить трактат настоящий, с опасением тем самым продлить пролитие невинной крови» {177}.
Перед нами любопытный случай помещения проекта письма Екатерины одному из европейских монархов в личном послании к Потемкину. Видимо, к этой записке прилагалась другая, в которой Екатерина поясняла, как ее корреспондент должен поступить с текстом ответа Георгу III. «При сем посылаю мой ответ, который прочесть можешь, батинька, Гаррису, переведя на слова и диктуя ему» {178}. Вероятно, императрица хотела, чтобы Григорий Александрович сам передал Гаррису ее ответ. Ввиду обострявшейся с каждым днем ситуации в Крыму Россия не могла себе позволить втягиваться в общеевропейский конфликт из-за американских колоний. Однако Екатерина не желала и ухудшать своих отношений с Англией. Поэтому императрица составила такой доброжелательный, но ни к чему не обязывавший ответ и поручила его передать именно Потемкину, как человеку, который, по убеждению Гарриса, покровительствовал британским интересам в Петербурге.
Тем временем в Крыму положение вновь осложнилось. 5 октября взбунтовалась личная гвардия хана, выступившая против европеизационных реформ нового хана. К повстанцам примкнуло множество недовольных. Порта готовилась выслать флот к берегам Крыма, а Россия, по просьбе своего союзника Шагин-Гирея, ввести войска на полуостров {179}. Угроза столкновения между Константинополем и Петербургом опять повисла в воздухе.
6 ноября 1777 г. русскому министру в Стамбуле статскому советнику А. С. Стахиеву было направлено предписание любыми средствами избежать разрыва с Турцией {180}. В тот же день на заседании Государственного Совета Потемкин, как вице-президент Военной коллегии, говорил о необходимости предпринять «все потребное к войне с Турцией приуготовления» {181}. Светлейший князь передал членам Совета не свою личную точку зрения. Накануне заседания Екатерина написала Григорию Александровичу следующую записку: «Наме-рения теперь иного нет, как только смотреть, что турки предпримут; ибо о трактовании с ними теперь полномочия у Стахиева. В случае же войны иного делать нечего, как оборонительно бить турок в Крыму, или где покажутся; буде же продлится до другой кампании, то уже на Очаков чаю приготовить действие должно будет; хорошо бы и Бендеры, но Очаков по реке нужнее» {182}. Эта записка показывает, насколько реальной была угроза новой войны с Турцией уже в конце 1777 г.
С декабря 1777 г. в Ахтиярской гавани находился большой отряд турецких кораблей, готовый высадить десанты {183}. Посылать свои эскадры в длительное плавание от балтийских берегов вокруг всей Европы при каждом обострении обстановки на Черном море Россия не имела возможности. Встал вопрос о заведении собственных верфей на так называемом Днепровском лимане. 18 июня 1778 г. Екатерина подписала именной указ Потемкину «о назначении места для заведения на Лимане гавани и верфи и о наименовании онаго Херсоном» {184}. Не ранее этой даты могли возникнуть многочисленные записки Екатерины Потемкину, касавшиеся строительства Херсона.
«Надлежит сделать на Лимане редут, в котором бы уместились адмиралтейские верфи и прочее, по примеру здешнего адмиралтейства, и назвать сие Херсоном, - писала императрица в одной из записок, - тамошний Кронштадт естественный есть Очаков, осада оного и взятие не станут так дорого, как крепость, прожектированная господином Медером, цивильное же строение Херсона можно обнести полевым укреплением» {185}. Из приведенных строк видно, что в середине 1778 г. война с Турцией казалась корреспондентам неизбежной и весьма близкой перспективой. По этой причине [50] Потемкин отверг место для строительства Херсона, выбранное генерал-контролером Г К Шубиным, присланным из Адмиралтейства {186}. Устье Лимана с выходом на Глубокую бухту, казалось очень удобным, но не было ничем защищено от Очакова, из которого турки беспрепятственно могли сделать нападение по воде и, как говорил светлейший князь, «в одну ночь истребить заготовление многих годов» {187}.