Георгий Седов
Шрифт:
В кают-компании тепло. Прозябшие и голодные гидрографы одолевают второй чайник. Тает горка резогретых в камбузе сушек.
Вот и начальник экспедиции Варнек. Он берет стакан и, помешивая чай, говорит:
— Разделались с этим промером! Завтра пойдем к Новой Земле. Поищем якорной стоянки у Карских Ворот. Думаю, что в Дыроватой губе должна быть неплохая. Говорили поморы, что там отстаивалось порядочное судно. Зайдем и мы осторожненько. Если все обойдется, оставим партию делать съемку, промер и знаки, а сами — на Шараповы Кошки. Предполагаю поручить работу в Дыроватой губе штабс-капитану Морозову и поручику Седову…
Палатка у Карских Ворот. Крупный шиферный песок под ногами. Команда отдыхает в соседней палатке. Измотались при трудном восхождении на крутую гору с грузом досок для мореходного знака. Не спали двое суток. Надо бы и самому прилечь, отдохнуть. В глазах сухо, все тело болит. Но… кажется, солнце золотит полу палатки. Да, выглянуло! Придется взять секстаном несколько его высот, а то долготы ненадежны. И Седов идет к астрономическому пункту. Снова вычисления на долгие часы…
«Пахтусов» на рейде. Отваливает от борта шлюпка. В трубу дальномера хорошо видно, кто в нее садится. На корме начальник. Видно, хочет узнать, как идет работа. Но для начальника приготовлен в палатке сюрприз — совсем готовая карта на двух планшетах.
Вот собрались в палатке и гидрографы с судна, и береговая партия. Варнек долго изучает обе карты — одна Седова, другая Морозова. Лицо начальника светлеет все больше. Кладет, наконец, циркуль, протирает уставшие глаза платком.
— Дальше, по-моему, некуда! Работа образцовая. Чья лучше — сказать не могу. На той и на другой карте астрономические пункты ложатся в одном месте. Самое большое расхождение — пять сажен. Штабс-капитана Морозова я знаю давно. Теперь у него появился серьезный конкурент — поручик Седов. Мне же остается только радоваться!
— А мне тем больше. Есть с кем сверить работу, с кем состязаться, — добродушно подхватывает хилый на вид, но выносливый Морозов. Искренне жмет руку товарищу.
Поздняя осень. «Пахтусов» осторожно, самым тихим ходом входит в незнакомый залив неясно обозначенный на карте. Сумрачно. Но-воземельские горы срезаны сверху тяжелым слоем поднявшегося тумана. Там, в глубине залива, жуткая синь. В ней изумрудами блестят отсветы на леднике. Ближе — ледяные громады, сборище высоких айсбергов.
Пароход пробирается узкими коридорами между отвесными синими стенами льда. Почему же не движутся эти чудовища? Быть может, стоят на мели?.. Гул и грохот со стороны ледников. Там облаком повисла белая пыль. Из моря выныривает новая огромная гора, с нее льются каскады воды. Идет по заливу волна, ее шипенье по берегу слышится явственно. Вот качнуло и пароход.
— Что же, приступим к промеру, — прерывает молчание начальник экспедиции. — Меня интересует вопрос: какова осадка этих айсбергов? В прошедшем году я обмерил один. Айсберг сидел на мели. При вышине его в тридцать девять футов глубина оказалась сорок четыре сажени! Прекрасный случай проверить. Кто хочет со мной? Георгий Яковлевич, хотите?..
После первого полета орлу не сидится на скалах. Торопится вновь испытать, как крепко опираются крылья на воздух, как мчат в свободную даль.
Седов после первой экспедиции говорил Дриженко:
— Мне место на Севере. Я понял всей душой. Слышал я в Константинополе пословицу: «Кто раз вкусил сладких вод из источника Дольма-Бахче, тот всю жизнь будет болеть желанием вернуться к нему». Видно, мои «сладкие воды» текут на Севере!
В самом деле, он стал бредить Севером. Все разговоры были об Арктике. Искал книг о Севере и полярных путешествиях. Будущей весны и продолжения экспедиции ждал с жадностью. Носились слухи, что «Пахтусов» будет продвигаться дальше на восток, к устью Енисея, быть может, до Таймыра, к местам, совсем не исследованным.
Зима прошла превосходно. Совсем другое дело — создавать собственную карту доселе не исследованной местности. Георгий Яковлевич безукоризненно вычертил свои планшеты и сделал это в неслыханно короткое время. Заметил даже, что такая ретивость гидрографам не очень-то понравилась. Слышал однажды за спиной: «Выслуживается сей поручик!» Вспыхнул, но сдержался. Не объяснять же, что он не собирался выслуживаться, а просто работал со страстью, и иначе работать не мог.
В эту зиму произошла встреча: у знакомого моряка случайно столкнулся со старым знакомцем по Мореходным классам Шурой Недзвецким. Тот так и не кончил курса. Теперь приехал в Петербург готовиться к экзамену на штурмана. Георгий Яковлевич предложил свою помощь. Заодно стал готовить в штурманы еще одного юношу — фельдшера Лукианова, с которым познакомился на «Пахтусове». Во время экспедиции фельдшер обучал Седова фотографическому искусству. К Лукианову и Недзвецкому присоединились еще двое. Собирались на дому у Седова. Весной все ученики сдали экзамен. Денег с товарищей Георгий Яковлевич, конечно, не брал.
После экспедиции Седов впервые за всю жизнь почувствовал себя обеспеченным, избавленным от прежней заботы о куске насущного хлеба. Получал немного, но и потребности были невелики. Жил скромно, столовался у хозяйки. Хотя по-прежнему посылал он деньги домой, все же оставалось достаточно для одного человека, приученного жизнью к большой бережливости.
Начал посещать театры. Увлекся балетом и оперой. Вероятно, в этом увлечении сказалась детская неиспорченность, потребность в ярком, праздничном, необычайном — человека, выросшего в бедной, трудовой семье.
Глава X
АМЕРИКАНЕЦ
Ближе к весне, когда начались сборы к следующей экспедиции, Георгий Яковлевич получил книгу Фритьофа Нансена «Во мраке ночи и во льдах» — описание норвежской экспедиции к Северному полюсу на судне «Фрам». Прочитал запоем в несколько вечеров. С самого детства ни одна книга не оставляла такого глубокого следа.
Перевернув последнюю страницу нансеновского отчета, он возвратился к первой. Стал рассматривать портрет молодого высоколобого норвежца. Вот это человек! Смел, умен и настойчив. Такой имел право идти на завоевание полюса. Но он сделал ошибку. Если б не стремился он попасть на Землю Франца-Иосифа, а отправился бы прямо в Гренландию, вероятно, дошел бы до полюса, разгадал бы вековую загадку.
В этот год отправились в Архангельск рано. Первую половину лета гидрографы работали у Мурманского берега. Перед тем как направиться в Карское море, «Пахтусов» зашел в Архангельск.
Почти одновременно с «Пахтусовым» пришло в порт большое деревянное судно с тремя высокими мачтами, с белой бочкой на одной из них. На отлого срезанной корме среди золотых узоров блестела начищенная надпись «America».Вокруг грот-мачты завернулся американский — в звездах и полосах — флаг. Судно пришвартовалось к стенке в Соломбале недалеко от «Пахтусова». Матросы в полосатых тельниках быстро и ловко завезли на берег добротный стальной трос, закрепили его за рым.