Георгий Седов
Шрифт:
В дневнике Георгия Яковлевича записано:
«К вечеру 4 мая приехал в Верхоянск с кладью мой Жуков, обогнав капитана Кожевникова. Своим скорым появлением в Верхоянске он, признаться, меня очень удивил, но потом, когда выяснилось, что они с казаком додумались приспособить к вьюкам быков, коней и все прочее, что только попадалось под руку, то мне оставалось только радоваться их энергичным действиям и находчивости. Ну, как бы там ни было, а все же в сумме печаль и печаль: дальше вместе ехать было опять невозможно, по той же причине— из-за недостатка животных… Я оставил Жукову новую инструкцию для путешествия и деньги и в этот же день 4 мая выехал дальше…»
Впереди последний этап — тысяча триста семьдесят пять верст до Среднеколымска — самый трудный. Большой неприхотливостью должен обладать путешественник, пересекающий эту часть Якутии даже по хорошей дороге. Теперь предстояло одолеть этот этап в распутицу.
Погода стояла теплая — пять градусов. Снег быстро таял. Дорога все больше и больше портилась, несмотря на то, что караван подвигался к северу. На станции Тастах пришлось бросить все сани и следовать дальше, погрузив багаж на вьюки. На этом участке пришлось переваливать два высоких хребта: Тас-Хая-Тах и Алазейский, не считая нескольких низких. Переправлялись через реки Тастах, Догдо, Селенгях, Индигирку и Алазею. На некоторых были глубокие наледи, а Алазея успела наполовину вскрыться. Переправа по плохо смерзшимся наледям была сущим бедствием. Некованые лошади скользили, падали вместе с вьюком в воду, груз в них подмокал и портился. Все это причиняло много хлопот и огорчений, не говоря уже о том, что возня в воде с упавшей лошадью — занятие не очень-то приятное, особенно для обессиленных трудным путешествием.
Больше всего Седов боялся за лошадь, которая шла с легким вьюком — с хронометрами. Это была самая смирная лошадь в отряде. Был выделен для нее отдельный ямщик. Но все же Георгий Яковлевич старался держаться поближе к хронометрам.
Шли, как и раньше, без дороги. Иногда попадали в глубокую грязь. Лошади вязли по брюхо в каше из снега и грязи, часто останавливались, не имея сил вытащить ноги. В таких случаях происходила авария всего каравана. Его нельзя сразу остановить. По якутскому способу езды, все лошади идут цепочкой, связанными между собой хвостами (повод задней привязан к хвосту идущей впереди). Если одна из лошадей упадет или увязнет, другие, продолжая движение, помогают ей. Но чаще случалось — обрывалась у какой-нибудь лошади часть хвоста или повод. Она «дурела» от ужасной боли, равномерность движения нарушалась, лошади «бесились» и разбивали вьюки. Ямщики в ужасе бросались в стороны, неистово крича.
«Случалось нам ехать верхом без отдыха и без сна по трое суток подряд и более, — вспоминал Седов про эти тяжелые переходы, — тогда ямщики и казак-проводник наш обессилевали и под разными предлогами не хотели нас везти дальше. Что касается меня и Толмачева, то мы оказались гораздо выносливее ямщиков, потому ли, что мы вообще об усталости не думали, а заботились только о том, чтобы как можно скорее проскочить реки до их вскрытия, или потому, что мы действительно были крепче их, во всяком случае, мы еще кое-как держались на лошадях и ехать могли. Убивало нас еще одно обстоятельство: порою тепло вдруг сменялось морозом, наледи стягивало тонким льдом и подмораживало дорогу, это обстоятельство заставляло нас бросать некованых лошадей (о ковке здесь понятия не имеют), не могущих идти по скользкой дороге, и искать оленей. Такая операция обыкновенно продолжалась долго, до тех пор, пока проводники не походят с присущей им
Ленью пo улусам столько времени, сколько им нужно для того, чтобы выспаться и наговориться вдоволь со своими друзьями. В этом случае ни тройные прогоны, которые мы им платили, ни открытые предписания высшего начальства, ни наши грозные требования не помогали делу…»
Медленно, с великими усилиями подвигался караван. Проходили картины хребта Тас-Хая-Тах. Скалистые вершины, странные камни на них, напоминающие фигуры людей, вечные снега в глубочайших оврагах и россыпи валунов… Как непохоже все это на привычные, родные картины в широкой южной степи или на теплый простор Азовского и Черного морей!
Величественное впечатление оставила долина, где течет река Догдо. Она прорезает хребет Тас-Хая-Тах. Небольшая река, разлившись между крутыми горными склонами, образовала грандиозную наледь, длиной верст двадцать и шириной около четырех. В блестящем море льда отразились и солнце, и горы, и искривленные ветром низкорослые лиственницы.
С перевала казалось — внизу положено колоссальное зеркало, вставленное в рамку диких гор. Это был тарын [13] — явление, встречающееся только в Северной Якутии.
13
Тарын — наледь, образовавшаяся вследствие промерзания реки в мелком месте до дна. Получается ледяная плотина, течение реки останавливается. Вода, не находя выхода, разливается поверх льда.
Для путника тарын — сущее бедствие. Переправа через тарын трудна и. даже опасна, когда он не успел еще как следует промерзнуть. Горе каравану, если лед не выдержит! В этом случае весь обоз рискует очутиться под водой на глубине одного-полутора метров, иногда при температуре воздуха ниже пятидесяти градусов!
Караван. Седова, спустившись с перевала, вышел к долине.
Проводник остановил оленей за сотню сажен от тарына.
— Что будем делать? — спросил Седов у проводника.
— Кусаган [14] дело. Совсем дело кусаган! Надо крепко-накрепко связать оленей, — озабоченно сказал якут. — Улахан [15] тарын. Кабы знал, что такой вырос, ни за что не поехал бы!
Он долго ходил около длинной вереницы оленей, проверял прочность поводков и недоуздков. Несколько слабых животных он выпряг, привязал к задней нарте… Потом велел садиться и погнал прямо на тарын весь караван связанных между собой оленей.
14
Плохо.
15
Большой
Олени помчались под уклон со всей быстротой, на какую были способны. Они вылетели на лед со скоростью поезда. Некоторое время караван несся по льду в силу инерции, затем движение стало замедляться. Некоторые олени скользили, падали, спешили подняться, опять падали, разбивали ноги, но, повинуясь движению всего каравана, тащились за ним на поводках и продолжали дикую пляску на льду. Один из задних оленей так и не мог подняться: его ногу зацепила постромка. Когда караван достиг противоположного берега, животное было сильно изранено.
Наледи сильно мешали переправам. Вода, выступившая поверх льда, замерзала; температура по ночам держалась еще низкая. Случалось; олени вступят на молодой лед и провалятся. Несчастные животные выбивались из последних сил в снежной каше, а Седов и проводник бродили по колено в холодной воде, спасая оленей и кладь.
Проводник Уйбан мрачнел с каждым днем. Однажды утром он вышел из поварни запрягать оленей, но сразу же вернулся. На ломаном языке он объяснил, что впереди — беда.
— Один олень сила кончал — ехать можно. Другой олень жизнь кончал — ехать можно. Много оленей сила кончал — ехать сапсем плохо. Все олени сила кончал — все помирать надо.