Георгий Седов
Шрифт:
«И этот лапоть хочет состязаться с заграничными исследователями Севера!..»
— Господа, я полностью разделяю энтузиазм нашего докладчика и понимаю высокие мотивы стремления к полюсу. Я преклоняюсь перед величием самой идеи. Но это преклонение обязывает. Оно обязывает и меня, и всех нас с особенным вниманием отнестись к вопросу запаса прочности в фундаменте всего предприятия. Докладчик говорил о воле и выносливости как о средствах к победе. Я не сомневаюсь, что наш уважаемый докладчик обладает в достаточной мере этими необходимыми во всяком деле компонентами. И, отдавая должное возможному преимуществу будущих русских полярных работников, я только хотел бы указать, что мы не можем отказать в наличии таких же прекрасных качеств у некоторых иноземцев, хотя бы норвежцев, тоже уроженцев Дальнего Севера… Но национальные качества, — все так же плавно продолжал речь Брейтфус, — аргумент очень спорный, во всяком случае совсем невесомый! Хотелось бы направить наши дебаты на более конкретную, я бы сказал — научную почву. Фундамент предприятия должен покоиться на прочных основах современной географической науки. Как выяснилось из ответа на мой вопрос, уважаемый автор проекта предлагает начать свое путешествие с восемьдесят третьего градуса, очевидно, с Земли Петермана. Так ли я вас понял?
«Очень гладко и вежливо говорит* этот человек. Но будь начеку! Ты получил уже один удар по лбу. Эта вежливость похожа на маскировку».
— Да, с Земли Петермана или Оскара, как позволят льды…
Брейтфус счастливо улыбнулся.
— Но, господа, — продолжал он почти со смехом, — мы же знаем все, что Земли Петермана в действительности не существует. Это выяснилось после путешествия Каньи, участника экспедиции герцога Абруццкого. Этот факт давно стал достоянием географической науки. Если б Земля Петермана существовала в том месте, где ее обозначил на карте Пайер, полюс был бы достигнут экспедицией Абруццкого.
Брейтфус быстро достал из портфеля книгу в красивом переплете.
— Вот отчет герцога: Лейпциг, тысяча девятьсот третий. Вот его новая карта. На этой карте Земли Петермана нет. Таким образом, господа, мы не можем не согласиться с фактом некоторой неосведомленности уважаемого докладчика. Его план является повторением первоначального плана итальянской экспедиции, плана, который не осуществился из-за отсутствия под восемьдесят третьим градусом какой-либо земли. Так же как наш докладчик, итальянцы предполагали двигаться со скоростью в пятнадцать километров в сутки. На деле же Каньи шел со скоростью в десять километров и то при величайшем напряжении сил. Эта экспедиция показала нам, что достижение полюса с Земли Франца-Иосифа едва ли осуществимо.
У Георгия Яковлевича что-то с болью оторвалось в груди.
Клещами сжало горло.
«Вот оно! Ловушка! Тебя очень любезно приглашают явиться, не предупреждая, что будет сражение, а так, для разговора. И сразу же говорят: становись в позицию. Сначала атака с фронта, чтобы отвлечь внимание, потом обходное движение, и ты окружен. Хлоп!.. Падает книга на стол. Это закрылась последняя щель. Ты в ловушке. Ты уже ранен. Ты беспомощен. Ждут, что выкинешь белый флаг…»
«Попался в западню. Попался потому, что она поставлена тайно. Ни Дриженко, ни Варнека не пригласили. О, нет! Они предупредили бы. Вилькицкий знал про ловушку, про Землю Петермана. Когда беседовали о плане, не возразил ни слова. И в статье своей ни словом про Абруццкого не упомянул.
И все из-за того, что ты не прочел очень важной для дела книги. Не прочел ее потому, что ни в церковно-приходской школе, ни в Мореходных классах тебя немецкому языку не обучали. С тобой разговаривали, хвалили тебя, но про эту книгу никто не сказал. Она в Петербурге в двух-трех экземплярах. В ней, вероятно, важные сведения. Они могли бы помочь заветному делу. А теперь эти сведения поставлены против тебя, чтобы убить твое дело».
«Земли Петермана нет… Это в самом деле ужасно. Опрокинулись все расчеты. Но расчеты — еще не дело. Если дело не выходит с одного конца, мы беремся за другой… Когда опрокинуло шлюпку в устье реки Кары, было такое же чувство беспомощности. Все гибнет. Не упустить главного — шлюпки. Не выпустить фалиня из рук. И теперь главное — не упустить сути дела… В чем суть дела? Все в том же — в воле. Если человек что-нибудь пожелал по-настоящему, он добьется или умрет. Умрет, но не отступится. Возможны всякие ошибки. Но ошибки следует исправлять. Отступления не может быть».
В этот раз Георгий Яковлевич поднялся тяжело, как старик… Изменившимся голосом сказал серьезно и просто:
— Я очень благодарен за новые для меня сведения. Они очень важны для дела… Действительно, в мои расчеты вкралась ошибка… Вся беда в том, что я не знаю немецкого языка. С экспедицией Абруццкого я знаком только по короткой журнальной статье на русском языке. В ней ни словом не упомянуто об отсутствии Земли Петермана… Этот факт сильно меняет дело. Но он не опровергает возможности достижения полюса с Земли Франца-Иосифа. Я постараюсь это доказать. Мне необходимо сделать перерасчеты. Сделать их сейчас, в одну минуту, невозможно… Я могу представить их не позже чем завтра.
Глубокая искренность звучала в мужественном признании своей ошибки. Веселые улыбки стали застывать.
Старичок Бунге, слушавший прения с полузакрытыми глазами, поднял веки, внимательно посмотрел на Седова. Тяжело вздохнул. Отнял ладони, приставленные к ушным раковинам, положил руки на живот. В дряблой щеке что-то дрогнуло. Он качнулся в сторону председателя, пошевелив в кресле свое грузное тело:
— Разрешите?
Старик выждал минуту. Неторопливо, с одышкой заговорил:
— Признание ошибки — начало познания истины. Нам, ученым, это известно лучше, чем другим. Ошибаться свойственно человеку. Все мы не без ошибок… Этого, господа, не следует забывать…
Бунге выдержал короткую паузу. В тусклых маленьких глазах мелькнул насмешливый огонек.
— Да… Бывает, ошибаемся. За примерами ходить недалеко… Вот хотя бы этот вопрос о достижении полюса с Земли Франца-Иосифа… Не знаю, как другие, а я позволю себе не согласиться с довольно-таки субъективным мнением Леонида Львовича… Да, субъективно, субъективно!.. Я бы не рискнул сказать, что отсутствие Земли Петермана является решительным препятствием к атаке полюса с этой стороны… Это не остановило две экспедиции Циглера. И Болдуин, и Фиала прекрасно знали про отсутствие Земли Петермана. И все-таки к полюсу шли. Теперь, какая причина неудачи этих экспедиций? — оживился старый ученый. — По-моему, корень их неудач был не в выборе направления и не в расчетах. Расчеты у американцев имелись точные. И снаряжение было прекрасное: лучше — невозможно… Как понял я, причина была другая и очень простая — непривычка к работе в условиях Арктики, то есть отсутствие тех самых качеств, о которых говорил докладчик. Я с ним в этом, пожалуй, согласен. А дело для науки великое! И для государства тоже. Россия в самом деле смотрит на север. Что ж, надо правду говорить — нашим Север знаком и привычен. И в этом Георгий Яковлевич, пожалуй, прав. Вот указал нам Леонид Львович, что итальянцы по десять километров в день проходили. Верно. Так и в отчете написано. А только рассказать бы про это в Казачьем или Булуне, там таких каюров бабы засмеяли бы. У нас ездят на собаках быстрее. Мне и самому случалось ездить с устьянскими каюрами по морскому сильно торошенному льду. Мы проходили с грузом за день по пятьдесят и по шестьдесят километров. Я это удостоверяю. Могу показать путевые дневники. Видите, какое дело… Спорный, спорный вопрос!
Бунге запыхался от длинной речи. Он заключил ее словами:
— Так вот! Конечно, наш докладчик ошибся. Расчеты нужно делать с полным знанием дела и литературы. Без точных расчетов нельзя. Это верно. Ну что ж… нам, старикам, надо ему помочь.
Бунге откинулся на спинку кресла и замолк. Седов видел, с каким изумлением посмотрел на него председатель, как у Брейтфуса сползла улыбка и посерело лицо при словах «субъективное мнение». Резко повернул голову Колчак, услышав фразу: «А дело для науки великое».
Произошло небольшое замешательство. Брейтфус, перегнувшись через стол, что-то доказывал Бунге. Вилькицкий говорил вполголоса с Колчаком и Мордвиновым.
Минуты две спустя Вилькицкий поднялся и предложил отложить заседание до завтра, с тем, чтобы докладчик представил новые расчеты движения к Северу и новый план всего путешествия. Вилькицкий нервно давил ногтями ладонь, — этот старый осел Бунге спутал всю так хорошо налаженную игру.
Георгий Яковлевич собрал в портфель бумаги и вышел первым.