Георгий Седов
Шрифт:
В эти два дня стояла довольно тихая морозная погода. За островом синело свободное море. Но едва успели водворить шлюпки на место, погода резко переменилась, по небу поползли низкие снеговые тучи. Юго-западный ветер усилился до степени шторма, а в пролив набилось множество льда.
Три дня — пока длился шторм — «Фока» стоял в проливе, окруженный сплоченным льдом.
Утром 25 сентября шторм стих. Целый день, не сходя с мостика, Георгий Яковлевич пробивался через лед. Он не жалел «Фоку», действовал им, как ледоколом. Ломал лед, протискивался из полыньи в полынью. К вечеру прошли полпути до открытой воды. За ночь «Фоку» продвинуло из пролива ближе к берегу Новой Земли. Утром как будто повезло: открылся канал, которым удалось пройти в большую полынью у полуострова Панкратьева. Но из полыньи выхода не оказалось. Пришлось встать на якорь в надежде, что лед передвинется и появится выход.
Но вечером начался страшный шторм со снегом и вьюгой, закрывшей все. Полынью зажало.
Шторм стих через сутки. Прояснилось. Но что оказалось вокруг!
Сплошной, смерзшийся лед закрывал все проливы и бухты. Только на самом горизонте, за Крестовыми островами, милях в пяти чернела полоска воды. Вокруг же — сплоченный наторошенный лед, в котором «Фока» был прочно закован.
Глава IV
ПЕРВЫЕ ДНИ В БУХТЕ «ФОКИ»
Палуба и капитанский мостик под снегом.
Снег на планшире, на такелаже. Вокруг бесконечное белое поле смерзшегося льда. Уж много дней мороз не меньше восьми градусов. Неужели зимовка?
Зимовка! Слово это означает почти год жизни здесь, у неведомого берега вновь открытого полуострова. Год жизни! И полтора года ожидания заветного похода к полюсу.
В эти последние, решающие дни Георгий Яковлевич был в большом напряжении, почти не спал.
Художник занес в свой дневник:
«1 октября. Седов очень нервничал все это время. И было от чего. Всем стало ясно, что в этом году нечего и думать о Земле Франца-Иосифа.
Как раз в те дни, когда мы были почти безнадежно затерты льдом, у Седова только и разговору было, как мы пойдем к желанной Земле Франца-Иосифа, какой путь изберем между ее островами, где станем на зимовку. Я не узнавал своего рассудительного спутника по летовке 1910 года. И в самом деле, в характере Седова есть много детского. Если он веселится, то всей душой — всем вокруг становится весело. Если что-нибудь не ладится, он настаивает по-детски страстно и упрямо — вынь да положь. Впрочем, быть может, это инстинктивное стремление возбудить энергию в минуты, когда действительно руки опускаются. Не так-то легко отказаться от мечты, рассыпающейся от одного порыва ветра.
На днях, уже тогда, когда «Фока» вмерз в лед окончательно, Седов говорил Визе о планах идти к полюсу отсюда, с Новой Земли. Тактичный Визе промолчал. Только позавчера за утренним чаем Георгий Яковлевич произнес в первый раз слово «зимовка». Да и то только на прямой вопрос механика, держать ли котел под паром для отопления. Видно было, как трудно это слово сошло с языка.
Он отметил: «Пар придется выпустить. На зимовке будем согреваться чугунными печками. Если лед вскроется, пар поднять недолго». Через полчаса он с увлечением отдавал приказания заколачивать люки, заделывать ненужные на зимовке двери, устраивать по-домашнему кают-компанию, достать из трюма пианино. Таков он всегда. В нем нет нерешительности. Он идет напролом, пока не упирается в непреодолимое. Тогда мгновенно, без колебаний, принимает новое решение и с увлечением идет по новому пути…»
С 28 сентября на «Фоке» началась суета. Устраивали по-зимнему кают-компанию и каюты. Всюду мусор и стружки из раскупоренных ящиков со снаряжением, стук молотков и хлопанье дверей. Приводили в порядок индивидуальные каюты, прилаживали самодельную мебель и полки в «научные кабинеты» — метеорологический, геологический, фотолабораторию, — проверяли исправность научных приборов. Визе устанавливал на льду, в семидесяти метрах от судна, метеорологическую станцию. Георгий Яковлевич проверял магнитные приборы и подготовлял к работе дальномеры, мензулы и компасы.
В эти дни переворошили весь трюм, разыскивая нужные ящики. Кое-чего не нашли. Не оказалось походной кухни, походных чайников и кастрюль, фонарей. Выяснилось, что солонина в бочках и треска самого низкого качества. Солонина имеет серый цвет, и когда ее варят, из кухни несется тяжелый, трупный запах. Теплой одежды — малиц и совиков — имеется только на пятнадцать человек. Для семерых зимней одежды нет.
29 сентября геологу и художнику удалось впервые пройти к берегу на лыжах. Они прошли до замерзшей речки в глубине бухточки, за кормой «Святого Фоки» и принесли радостную весть: этот берег Новой Земли очень богат выброшенным на берег лесом — плавником. Георгий Яковлевич весьма обрадовался этой вести: не нужно тратить угля, который целиком останется для будущего рейса на Землю Франца-Иосифа.
3 октября общие приготовления к зимовке окончились.
По этому случаю состоялось празднество. Седов произнес речь, был зачитан его приказ.
Время распределялось по-новому: вахтенные начальники сменялись не через четыре часа, а посуточно.
Некоторые, в дополнение к своим прямым обязанностям, получили новые: Визе — наведывать библиотекой, Кушаков — хозяйством, старший Зандер был назначен пожарным инспектором, художник — помощником Визе по метеорологической части и его заместителем на время отлучек.
Был приготовлен праздничный обед с вином. Вечером состоялся продолжительный концерт.
С этого дня жизнь всей экспедиции потекла размеренным порядком, установленным приказом Седова.
Георгий Яковлевич был весел. Ну что ж! Были тяжелые дни. Не удалось перебороть стихию. Но будет время — все пойдет хорошо. Нет худа без добра. Новая Земля совершенно не исследована, очертания ее берега в районе зимовки лишь смутно напоминают обозначенные на карте. Вот и работа! Хватит на всю экспедицию. Значит, надо первым делом составить карту окрестностей зимовки, определить точный астрономический пункт, потом произвести съемку, выполнить магнитные наблюдения и изучить приливо-отливы.
И Георгий Яковлевич со своими помощниками горячо принялся за работу.
Глава V
СЕМНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК И СЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ СОБАК
Место для астрономического пункта Седов выбрал на высоком мысу Панкратьевского полуострова, в километре от судна. Назвал его мысом Обсерватории. Оттуда хорошо видны все острова — Крестовые, Горбовы и Панкратьевский, а также матерый берег Новой Земли. Зимнее пристанище «Фоки» — бухта «Фоки» — как на ладони. Виден хорошо и сам он — усатая букашка, а на белой равнине фигурки с булавочную головку. Крошка-муха сидит около айсберга — это художник рисует. Вот другая на откосе у мыса с черным столбом — геолог исследует горные породы. У метеорологической станции тоже кто-то копошится — не то Визе, не то Лебедев, не рассмотреть.