Георгий Седов
Шрифт:
Солнце катится почти по горизонту. Лучи скользят по бесконечной равнине. Вспыхнет радужным огнем высокий торос, темно-синим пятном отметится теневая его сторона. И опять бегут лучи, не задевая ничего. При этом освещении— вокруг миражи. Берег дальнего невысокого острова кажется обрывистым, груда торосов — островком, а ледники на берегу Новой Земли похожи на высокие серебристые колоннады. Вот и зарисовывай их!
Но кончалась работа, и Георгий Яковлевич возвращался со съемки радостный. Забывал мучительное стояние у треноги, когда проклинал и мороз, и ветер, и миражи. Хохотал в кают-компании, оживленно описывал свои приключения, выставляя их в смешном виде.
Постепенно очертания берега стали вырисовываться на карте. С прежними картами новая совсем не вязалась. Если положишь астрономический пункт «Обсерватория» на старую карту, то выходило, что он находится не на берегу, а далеко в море. Вместо трех Панкратьевских островов оказался один. Очертаниями берега почти не напоминали прежние.
Если здесь, в местах, где работали Литке и Пахтусов, карта такова, то что же можно ожидать от карты более северных местностей, где с XVI века, после Баренца, никто не делал серьезной съемки! И Георгий Яковлевич стал благодарить судьбу, которая заставила зазимовать на Новой Земле. Первая верная карта северной части Новой Земли! Это неплохой результат и для специальной экспедиции, а здесь он будет достигнут попутно, при продвижении к полюсу. Но мало того! Впервые здесь действует первоклассная метеорологическая станция, ведутся работы по геологии и биологии, будет привезена первая в мире кинокартина полярных стран. А сколько этюдов и фотографий успел сделать художник! Интересно, что скажут эти ученые, когда «спортивная» экспедиция вернется с такими результатами!
До начала полярной ночи Георгий Яковлевич закончил съемку полуострова Панкратьевского и острова того же наименования. Вычертил в черновике карту. Ранней весной предполагал положить на карту острова Крестовые и Горбовы. Жалел, что Визе и Павлову не удалось пройти далеко на юг. Почти за две недели дошли только до Архангельской губы, а предполагалось достичь полуострова Адмиралтейства. Ну, ничего, если собаки не подведут, весной времени будет много. Самое главное— в этих экскурсиях получили хороший опыт, научились жить на морозе в палатках, обращаться с собаками. Теперь все знают, как нужно поставить палатку, и не возятся с ней по часу, как раньше, а ставят в несколько минут.
Все эти экскурсии и поездки на съемку хорошо показали Седову, что за люди собрались в экспедиции. Все работают. Есть просто молодцы!
Вот брал на съемку Линника. Он никогда не ходил с топографами, а сразу все понял. И в палатке с ним — одно удовольствие. Делает все быстро, без суеты, все у него на своем месте, ничего нужного не забудет, лишнего не возьмет. Но — любит самостоятельность, приказами от него ничего не добьешься. У команды — коновод. Идет у него борьба с боцманом Инютиным за влияние, за авторитет. Линник насмехается над Инютиным: неделю по Фонтанке с кирпичами плавал, а такелажному делу учился, когда по деревням с топором ходил, — и в боцманы попал.
Инютин и сам не промах. За ним в работе трудно угнаться, и за словом в карман он тоже не полезет.
А Шура Пустотный! Честный, добросовестный, великолепно знающий, что такое долг. Перед отъездом приходила его мать, просила поберечь. А он один из самых смелых. Не задумается в полынью прыгнуть, если понадобится — на медведя с голыми руками пойдет.
А Лебедев! Уже пожилой и семейный, народный учитель. Как он просился в экспедицию!
Визе очень его хвалит. Другого такого добросовестного наблюдателя метеорологической станции трудно сыскать. Экспедицию переживает романтически. Какие бы ни были трудности — он все будет восхищаться. На метеостанции у него целое хозяйство. Протянул к своим будкам поручни из каната, чтобы не плутать во время бурь. Недалеко от станции построил настоящие снежные дворцы. Там он и ленты меняет на самопишущих приборах, там и чайник на свечке греется, и диорама для услаждения души в снежной нише устроена: с помощью синих и лиловых чернил, клюквенного экстракта и сажи изображена деревня, мостик через речку, бабы идут с коромыслами, и ребята в школу торопятся…
А Кизино! В Новоземельской экспедиции он был прекрасным гребцом и футшточником, теперь заведует всеми кладовыми. Сам конфетки одной не возьмет. Все у него вовремя. Все хозяйство на нем. Настоящая ключница!
Нет, на команду обижаться не приходится!
Коршунов, петербургский слесарь, взмолился, когда Кушаков хотел его списать на Новой Земле по слабости здоровья. В самом деле, на вид щуплый— в чем дух теплится, а как мужественно держится и в экскурсии каждый раз просится.
Плотник Коноплев — сероватый, неграмотный, но труженик, каких поискать. Постоянно смешит всех своим деревенским остроумием и сермяжной простотой.
Да и Ваня Пищухин, пекарь, хоть темен и богомолен не по летам, — свое дело делает и хлеб печет и стряпает по мере умения.
В общем же почти все люди обыкновенные. Но все работают на совесть, и дело идет.
На неудобства жизни в кубрике никто не роптал. Больше всего было жалоб на плохую одежду — гнилые пиджаки и брюки, все время надо было чинить их. Мало было рукавиц, приходилось шить из чего ни попало самим. Начальника никто не винил: все знали, как ему пришлось снаряжать экспедицию. Бранили купцов-алтынников, у которых совесть, видно, в кармане зашита и которым все равно, на какое дело люди идут.
Глава VI
ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
Полярная ночь на широте бухты «Фоки» продолжается девяносто шесть суток — с 4 ноября до 10 февраля. В действительности солнца же не видели дольше: в дни его ухода и первого появления держалась пасмурная погода. Полярная ночь подкрадывалась незаметно. И после исчезновения солнца еще долго можно было работать около полдня при свете зари.
В это время художник успевал даже запечатлеть в своих этюдах окрестности зимовки. Он больше всех следил за наступлением полярной ночи. 7 октября он записал:
«Как темнеет с каждым днем! Около восьми, когда просыпаюсь, ночь еще глубока. Только в десять начинает немного светать. Удивительный рассвет! Весь воздух насыщен темнотой. Рассвет силится прогнать ее и не может. Окра-шиваются торосы с южной стороны, но в угрюмой тени отражено ночное темное небо. Даже затмение радостнее такого бессильного рассвета.
Писать возможно только до обеда, а обедаем мы в час. После обеда — жалкие остатки света, при них можно только прогуляться или съездить на собаках за плавником.
12 ноября. Пасмурно. Рассвет очень слаб. Все тонет в однообразной молочной мгле. Уходит, уходит свет! Скоро и я должен буду прекратить работу на воздухе. Тьма побеждает. Мало-помалу мы сгруживаемся на корабле; уходим далеко от судна только на прогулки. Один Седов продолжает астрономические наблюдения и ночью, всякий раз, как небо очищается от облаков. У нас нет дорогого пассажного инструмента для определения астрономических пунктов высокой точности. Седов своими многочисленными наблюдениями при помощи обыкновенного секстана надеется в известной мере восполнить этот недостаток. Средний вывод из многочисленных наблюдений должен дать довольно точные координаты нашей зимовки. Такой прием — в характере Седова. Отсутствие техники он стремится преодолеть личными усилиями.