Георгий Седов
Шрифт:
31 января. В тишине ночи под темным небом, когда слышен один скрип под ногами, разговоры двух ушедших на прогулку становятся особенно значительными. На корабле каждое слово взвешивается: оно — достояние всех и не должно задеть никого. Сегодня продолжительный разговор с Седовым.
Он просил меня отправиться на мыс Флора, где необходимо оставить записки на южном берегу на случай, если какой-нибудь корабль придет раньше, чем вскроется бухта Тихая. Мы подробно обсудили план путешествия. Придется идти с двумя матросами, без собак. Разговор перешел на полюсное путешествие. Георгий Яковлевич подробно развил план. Возьмет всех (двадцать восемь) собак, провизии для собак на два с половиной месяца, а для людей — на пять месяцев. Он считает возможным сохранить часть собак до самого полюса в том случае, если ему удастся пополнить запасы из склада Абруццкого на Земле Рудольфа. Седов просил меня проводить полюсную партию до этого места. Если склад окажется попорченным или использованным, Седов будет иметь возможность пополнить израсходованное из провианта, оставшегося мне на обратную дорогу. Я ответил согласием на оба предложения. В самом деле, провизия нужна мне только до половины марта, — после этого срока возможно пропитаться одними птицами.
При уходе Седов предполагает возложить на Визе руководство научной работой, оставив Кушакова по-прежнему заведывать хозяйством и передав ему же власть начальника экспедиции: «Он старше всех по возрасту и имеет способность командовать». Когда я попросил Седова не торопиться с путешествием: «Поправившись и окрепнув, вам будет легче делать большие переходы», он ответил: «Болезнь моя — пустяки. Кушаков определил легкий бронхит и острый ревматизм. Разве такое недомогание оправдало бы задержку?». Когда я намекнул, что «ошибки в распознании болезней свойственны даже профессорам», Седов перебил меня: «Цинга?. Тем более она страшна при неподвижности зимовки, при упадке духа. Нет, нет, мне нужно не поддаваться болезни, бороться с ней».
4 февраля. Уход Седова назначен на 15 февраля. Продолжаются сильные холода, вот уже около месяца температура не выше—33° Ц. Климат Земли Франца-Иосифа резко отличен от новоземельского. Нет столь резких колебаний. Свирепы бури, но ураганов, подобных прошлогодним, не наблюдалось. Но здесь обыкновенны морозы при сильном ветре. Ветры чаще всего северных румбов. Жизнь в палатке при таком климате должна быть особенно тягостна. Представляется, какой невыносимо тяжелой должна была она казаться путешественникам к полюсу, не имевшим до того долгой полярной тренировки. Мы достаточно закалены и вооружены мелочами палаточного обихода, делающими жизнь на льду терпимой. Но тем яснее понимаем, что грозит путешественнику, не соразмерившему сил с условиями. Здоровье Седова по-прежнему плохо. Почти неделю он был на ногах, эти сутки провел опять в каюте.
9 февраля. Между десятью и двумя часами светло. Седов ездил проминать собак. Собаки в прекрасном состоянии, — начиная с лета они питались мясом. Шерсть их густа и пушиста. Совершился естественный отбор, — остались крепыши. С такими собаками можно на полюс.
Продолжаются сборы. Мы все принимаем участие. Каяки будут поставлены на сани, вся провизия — внутри каяков. На случай, если бы сани провалились и вода попала и в каяки, все предметы, боящиеся сырости, упакованы в непроницаемые мешки из тонкой резины. Выдающиеся места каяков, которым грозит опасность порчи острыми краями льдин, защищены оленьим мехом. Мехом обшиты даже веревки в местах касании с каяками. Спальный мешок один на троих во всю ширину палатки. Окончательно выяснено, что Седова сопровождают Пустотный и Линник.
Попытка Седова безумна. Пройти в пять с половиной месяцев почти две тысячи километров без промежуточных складов с провиантом, рассчитанным на пять месяцев для людей и на два с половиной для собак!
Однако будь Седов здоров, как в прошлом году, с такими молодцами, как Линник и Пустотный, на испытанных собаках он мог бы достичь большой широты. Седов — фанатик достижений, настойчив беспримерно. Мы не беспокоились бы особенно за участь его, будь он вполне здоров. Планы его всегда рассчитаны на подвиг. Для подвига нужны силы. Теперь же сам Седов не знает точной меры их. До похода пять дней, а Седов то встает, то опять в постели. Bce участвуют в последних сборах, но большинство не может не видеть, какого исхода можно ожидать. Предстоит борьба не с малым— с беспощадной природой. Она ломала не такие организмы. И Нансен, и Каньи повернули с восемьдесят шестого градуса, а отправились они от точек, лежащих к полюсу ближе, чем наша зимовка. Но в решение Седова никто не может вмешаться. Существует нечто, организовавшее наше предприятие. Это нечто — воля Седова.
Сегодня во время прогулки я несколько раз начинал разговор о предстоящем походе и о возможности отложить его на две, на три недели. Седов каждый раз менял направление разговора, как будто бы он ему неприятен. Под конец прогулки мы подошли к теме вплотную. Седов слушал мои доводы, не перебивая. Потом долго думал и произнес:
— Все это так, но я верю в свою звезду.
12 февраля. Ясный день, цветистая заря.
Вспомогательная партия не может выйти —
нет здоровых людей. Со мной должны были идти Шестаков и Пищухин. Пищухин все время прихварывал, а в эти дни еле ходит на опухших ногах, — такой спутник для путешествия не помощь, а помеха. Шестаков слег. Из оставшихся матросов здоров вполне один Кизино.
13 февраля. Весь вчерашний день — последние спешные сборы. Сегодня у борта три нарты цугом с разложенными шлейками. Остается только запрячь собак. Двадцать пять градусов мороза, жестокая буря с юго-востока. Сила ветра до сорока метров в секунду. Седов целый день в каюте. Вчера его ноги опять распухли. Кушаков успокаивает Седова, находя, что болезненное состояние не что иное, как обострение ревматизма. Некоторые думают об ухудшении здоровья проще, припоминая, что несколько дней назад, по распоряжению Кушакова, была сварена солонина, и Седов опять поел ее. Бесполезно спорить — усиление цинги или ревматизма свалило с ног Седова: не одинаково ли погибельно начинать двухтысячекилометровое путешествие — с цингой или ревматизмом?
Но отъезд не откладывается. Под вечер шторм утихает. Седов встал с постели и оделся».
Глава XV
ВЫХОД К ПОЛЮСУ
Седов решил отправиться к полюсу на трех нартах, запряженных двадцатью четырьмя собаками. Трех собак он оставил на «Фоке». Продовольствие было погружено на нарты еще накануне выхода. Оно было взято на четыре — четыре с половиной месяца, а корма для собак никак не больше, чем на месяц.
15 февраля рассвет был очень пасмурен. Буря окончательно стихла, и от нее остался слабый ветерок. Мороз невелик — двадцать градусов.
Георгий Яковлевич ранним утром ушел на разведку. Он вернулся в половине одиннадцатого. Дорога оказалась тяжелой. Буря намела большие сугробы, снег еще не успел затвердеть. Усталый, тяжело дыша, Седов поднялся на корабль. В коридоре его встретил художник, дал ему в руки свое письмо. Не найдя случая еще раз переговорить с Седовым и убедить его отказаться от рискованного путешествия, художник написал письмо. Предостерегая Седова от доверия к диагнозу ветеринара Кушакова и от легкого отношения к своей болезни, художник рекомендовал Седову отложить путешествие до выздоровления. Георгий Яковлевич сказал, что дорога плоха, пожаловался на боль в ногах и одышку.
Неистощимый рассказчик, выдумщик анекдотов и смешных историй, кумир команды, бесстрашный охотник, всегда бодрый, даже к работе приступавший не иначе, как с шуткой, Седов теперь выглядел другим.
Взяв из рук художника письмо, Георгий Яковлевич прошел в свою каюту. Он пробыл в каюте около получаса и вышел с написанным приказом, в котором он передавал руководство научными работами Визе, командование кораблем— Сахарову, а власть начальника экспедиции— Кушакову. В приказе же Седов писал: