Георгий Седов
Шрифт:
— Иван Андреевич кончается.
Я вернулся и открыл дверь в его каюту. Зайдер был еще жив. Когда дверь скрипнула, он пошевелился и испустил хрип, — это был последний вздох. Бледный, неподвижный лежал Зандер на левом боку, закрыв глаза и подложив под щеку руку. Казалось, он спал.
Все здоровые — а их было шесть человек — отправились копать могилу вблизи астрономического пункта. Работали до полной темноты. Почва смерзлась так, что даже ломами невозможно выкопать глубокую яму. Могила выкопана глубиной всего в аршин.
14 марта. Похоронили Ивана Андреевича. Зашив тело в мешок из брезента (на «Фоке» не нашлось шести досок, годных для гроба), мы вынесли его на палубу и на нарте довезли до могилы. Была вьюга. Ветер трепал одежды людей, впрягшихся в сани, шуршал по камням. Тело спустили в могилу и устроили нечто подобное склепу, — свод его заменила дверь каюты. Засыпали своем земли в десяток сантиметров, а сверху наложили груду камней. Вот она, полярная могила, первая на этом острове.
Мы потеряли мужественного и нужного человека. Всю жизнь Иван Андреевич провел в море, изъездил все океаны. В самые опасные минуты плавания «Фоки» он был бодр и спокоен. Морская жизнь учит бесстрашию. Четыре темных месяца на койке, одиночество, ужаснейшая болезнь, — можно было упасть духом, но Зандер терпел, никто не слышал жалоб от него иначе, как в шутливой форме. И даже умереть умел терпеливо, незаметно. Крепким духом — славная смерть.
16 марта. Вчера я писал о смерти, она была тут перед глазами, заслоняла собой все. Злобный ветер с севера пел торжествующую песнь. А сегодня — лишь успел я распахнуть выходную дверь — блеснуло в глаза нестерпимо яркое солнце и откуда-то сверху, как будто с самого голубого неба, понеслись веселые, задорно звенящие крики, бодрящий гомон беззаботной жизни. Птицы прилетели!
Гуще всего крики были со стороны Рубини-Рок. Я убил всего девять люриков. После каждого выстрела со скал срывались тучи белых, быстро мелькающих крылышек — трепетные, живые тучи. Возвращаясь, я встретил Павлова, всего обвешанного птицами, — он набрел на полынью, чуть не сплошь усеянную люриками.
18 марта. Вчера штурман убил нерпу. Зверь не потонул: жирный, плавал по воде, как пробка. Мы привезли лодочку и достали добычу. За три дня все заметно поправились — объедаются птицами больные и здоровые; все чувствуют себя помолодевшими. Мы дождались лучших дней. Как тяжелы ушедшие — напоминает горка камней на могиле Зандера».
18 марта после утреннего кофе Пинегин, штурман и Павлов собрались, как во все последние дни, стрелять люриков на полынье, но, заспорив о чем-то, немного задержались. Штурман, махнув рукой на спорщиков, закинул за спину винтовку и вышел. Минут через пять он вбежал с искаженным лицом:
— Да что же это такое? Георгий Яковлевич возвращается!.. Нарта с севера идет.
Все выбежали. У пригорка метеорологической станции остановились. Из-за мыса показалась нарта, миновала мыс. Только одна нарта, и около нее только два человека. Возвращавшиеся не могли уже не видеть людей на берегу, но шли без обычных радостных криков привета, молча.
Беда!
Несколько мгновений спустя, когда глаза привыкли к свету, Пинегин разобрал, кто идет: впереди собак — Линник, а сзади, поддерживая нарту с каяком — Пустотный.
Седова нет..
Через минуту весь экипаж «Фоки» окружил вернувшихся.
— Где начальник?
— Скончался от болезни, не доходя до Теп-лиц-бая. Похоронили на том же острове.
Стояли в молчании.
Потом Линник и Пустотный, с черными, обмороженными лицами, изможденные, исхудавшие, начали рассказывать.
Под вечер Визе записал со слов матросов всю недолгую историю путешествия к полюсу. Тогда же прочитали для сопоставления с рассказами путевой дневник Седова.
Глава XVII
ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР
В первый день Седов отошел недалеко. К четырем часам темнота совсем сгустилась, пришлось остановиться. Распрягли и привязали собак, поставили палатку. Устроились по-походному, но довольно уютно. Спали хорошо.
Утром 16 февраля свернули лагерь, двинулись дальше. Путь оказался очень тяжелым. Больше всего мешала темнота. Караван то и дело попадал на плохую дорогу. В раздражающем неясном полумраке не было возможности рассмотреть, где лучший путь. Особенно больших нагромождений льда не встречалось, но небольшие гряды торосов были повсюду. Во время рассвета, около полудня, Седов легко находил между ними проходы. Но в сумеркам торосы приводили в отчаяние.
Сани то и дело опрокидывались и застревали среди хаоса льдин, поставленных на ребро. Из них, казалось, не было выхода. И досаднее всего— после часа или двух мучительной дороги оказывалось, что рядом с торосами совсем ровный лед, по которому можно бы, не останавливаясь, обойти взломанный участок.
Седов шел впереди, прокладывая путь по сухому, глубокому снегу. Вслед тянулись три нарты: «Передовая» — Линника, за ней средняя — «Льдинка», без проводника, и последняя — «Ручеек», которой управлял Пустотный.
Погода установилась жестокая. Не переставая, зло и упорно дул встречный ветер северных румбов при морозе в тридцать сорок градусов. У Седова и у обоих спутников кожа на носу и скулах почернела. Собаки шли, склонив морды к снегу, прятали их от жгучего потока воздуха. Стоило нарте остановиться хотя бы на минуту — животные сейчас же начинали быстро-быстро рыть ямки в снегу, прятались в них и закрывали морды пушистым хвостом. Но ямки спасали не всех. Короткошерстые собаки с Оби не спали по ночам, они жалобно взвизгивали или начинали тоскливо завывать. Наиболее страдавших от холода — Мальчика, Пана, Пирата, Разбойника и Куцего — Седов звал «мерзлячки». Их приходилось брать на ночь в палатку.
Полярники знают, как трудно переносить такую погоду и при коротких переходах, ночуя в теплых помещениях, когда организм может возобновить запас тепла. Здесь же негде отогреться по-настоящему. Но Седов, находясь первые три-четыре дня в приподнятом настроении, шел бодро. Вливало силы свободное движение каравана по пути к заветной цели и суровая красота застывших земель. В особенности же бодрила мысль: ты уже подошел к полюсу ближе, чем кто-либо из русских; скоро останутся позади рекорды сначала Джексона, потом Нансена и Каньи. Георгию Яковлевичу казалось в эти дни, что и болезнь его проходит. Опухоль на ногах явно уменьшилась, и синие пятна почти исчезли.