Георгий Седов
Шрифт:
Я сдержался, задал собеседнику еще вопрос:
— Мне непонятно, каким образом комитет может, как вы выражаетесь, «реализовать» материалы экспедиции. Они должны сначала подвергнуться обработке: обработать по-настоящему можем только мы, собиравшие этот материал, иначе он утратит свою научную и объективную ценность. Это всякий понимает. На обработку нужны деньги; об этом главным образом я и пришел поговорить с вами.
— Ерунда! Никаких денег мы не дадим. Кому нужна ваша наука! Разные там наблюдения мы передадим, как они есть, за границу. Нансен говорил, что там интересуются. Ну и пусть берут, если интересно. Только не даром! Из всех дневников мы поручим какому-нибудь писаке книжку сделать, да с таким названием, чтоб в нос шибало, вроде «Гибель у полюса» или «Ужасные приключения в краю смерти». Вы этого не сумеете. Кино пустим по всему свету, на рекламу не пожалеем. Сенсация! «Первые снимки на полюсе!», «Ужасная трагедия в шести частях!»
Публика с ума сойдет. Ну, да что там говорить! Тащите завтра же все, что у вас имеется, сюда, ко мне! За извозчика я заплачу.
— Вам не придется платить за извозчика, — сказал я, дрожа от негодования. — Не знаю, как товарищи, — я же не склонен отдавать результаты работы в чужие руки. Покойный Георгий Яковлевич рассчитывал, что у комитета найдется достаточно денег для обработки материалов. Седов обещал полную самостоятельность в обработке трудов каждого члена экспедиции.
Белавенец раздраженным тоном перебил меня:
— Какие глупости! Как мог Седов что-либо обещать? Он, так же как и вы, получал от комитета жалованье. Седов мог распоряжаться в экспедиции, но не здесь. Здесь распоряжаемся мы. Он понимал это. Хоть и не хотелось ему отдавать приказ номер три о принадлежности материалов, но мы не выпускали экспедицию, пока не был отдан приказ. Так или иначе — приказ существует. Вы подписались. Это документ. Согласно ему вы обязаны немедленно сдать все, что имеется у вас. Понятно? Итак, завтра в двенадцать вы привезете все. Имейте в виду — все! Все до мелочей!
Белавенец последние слова выкрикивал визгливым начальническим тоном, усвоенным, видно, еще во флоте. Взглянув на мое лицо и прочтя, вероятно, там опасное для себя выражение, Белавенец осекся, быстро повернулся и, бросив «честь имею», в один момент исчез за дверью в гостиную.
В то время как я надевал пальто, из-за двери снова показалась его голова:
— Так не забудьте — завтра! В противном случае мы вытребуем от вас через полицию. Вы будете иметь большие, очень большие неприятности, предупреждаю.
Мы воздержались от сдачи материалов в такой «комитет».
Но обрабатывать труды экспедиции без денег было почти невозможно.
Несколько недель спустя В. Ю. Визе, начальник научной части седовской экспедиции, отправился в Главное гидрографическое управление переговорить об обработке ее научных материалов. Его принял гидрограф и астроном — военный моряк. Он поверхностно осмотрел груду принесенных бумаг, книжек и карт. Тут были тщательнейшие метеорологические наблюдения за два года на Новой Земле и на Земле Франца-Иосифа — материал исключительной ценности. Магнитные наблюдения. Наблюдения над приливами, еще ни разу не производившиеся в этих далеких местностях.
Подробные карты севера Новой Земли, изменявшие ее привычные очертания, и карты морских глубин.
Гидрограф, просмотрев все материалы, сказал:
— Нам это не нужно.
— А новые карты Новой Земли и Земли Франца-Иосифа, — сказал удивленный Визе, — разве и они вас не интересуют? Ведь здесь всюду нанесены глубины, отмечены опасные для мореплавания места…
— Нет, — перебил гидрограф. — Эти местности нас не интересуют. Туда суда не плавают.
Так закончились попытки седовцев получить помощь для обработки научных материалов.
Глава XX
НА КРИВОЙ КОСЕ
На Кривой Косе узнали о смерти Георгия Яковлевича из газет. Горе стариков было велико. Особенно убивалась о любимом сыне мать — Наталья Степановна. Она и Яков лишились сыновней поддержки. Впереди одинокая, в нищете старость. Яков прихварывал, не мог, как прежде, уходить на заработки.
Услышав от кого-то, что родители офицера, умершего на действительной службе, имеют право на пенсию, Яков попросил добрых людей написать прошение. Послал его в столицу. На Кривой Косе не знали по-настоящему, куда следует обратиться, не знали даже, как называется учреждение, где служил их сын. Адресовали прошение так:
«В Петроградскую морскую экспедицию.
В 1912 году мой сын, лейтенант Георгий Яковлевич Седов, бывший в морской экспедиции по открытию Северного полюса, благодаря каким-то причинам, известно только единому, богу, погиб.
Я человек старый, а равно и моя жена, не способны к физическому труду для приобретения себе насущного хлеба, а он, то есть мой сын Георгий, был нам единственным кормильцем. Не смея раньше беспокоить морскую экспедицию, я обратился с просьбой к всемилостивейшему монарху государю императору Николаю Александровичу и был осчастливлен единовременной поддержкой в сумме 100 рублей, хотя и этому был рад, но когда последует смерть для нас — неизвестно, а жить приходится и нужно чем-то существовать. Думаю, что в морской экспедиции найдутся средства, дабы помочь отцу, сын которого погиб на пользу науки, Родины.
На основании вышеизложенного прошу администрацию морской экспедиции не отказать мне ввоспомоществовании, дабы дожить, не имея крайней нужды в одежде только и хлебе.
Проситель Яков Седов. Неграмотный, а за него расписался Никанор Зарубин».
Это прошение долго оставалось без ответа. Только через год после второго прошения, где Яков указывал, что «жизнь вздорожала, жить нечем», пришли к Якову станичные власти обследовать, как он живет. И ©пять никакого ответа. Наконец, Якова вызвали в станицу к самому атаману.