Герцен
Шрифт:
Кетчер возвращался в Москву из Владимира. Перед отъездом он уговорил Герцена, чтобы тот разрешил ему посетить Ивана Алексеевича и "серьезно" с ним поговорить относительно женитьбы его сына на Наталье Александровне. В "Былом и думах" Герцен писал: "Кетчер, конечно, был способнее на все хорошее и на все худое, чем иа дипломатические переговоры, особенно с моим отцом". Но тогда Герцену, измученному ожиданиями, метаниями от надежды к отчаянию, это предложение Кетчера показалось хоть каким-то шансом. Кетчер побывал у Яковлева. И ничего хорошего из этого не вышло. "От старика ничего не жди", — написал Николай Христофорович Герцену.
Кетчер гостил у Герцена вместе с Егором Ивановичем. 1 марта последний собирался обратно в Москву.
И на следующий день действительно в обеденную пору Герцен уже был у подъезда дома, в котором проживал Кетчер. Изумлению друга не было предела. Всего неделя, как они расстались, но тогда и намека на возможный приезд Герцена в Москву не было. Кетчер разворчался не на шутку, узнав, что Наташа о свидании не предупреждена: "Это из рук вон, это белая горячка!" Николай Христофорович повел Герцена к своему знакомому — гусарскому офицеру (в этот день у матери Кетчера были гости), а когда наступили сумерки, друзья оказались на Поварской возле дома княгини. "Что было со мной, ангел мой: ни говорить, ни дышать не могла". Ночь без сна, легкое забытье. "Мне снилось, иду к тебе, просыпаюсь — светло, хочу идти, — а то был только 2-й час. Каково — ждать еще 4…" Свидание, о котором столько мечталось, свидание, казавшееся тем земным мигом, после которого "два розовых гроба", состоялось рано утром. И Герцен и Наталья Александровна вспоминают о нем как о каком-то смутном сне. Фактически ничего не было сказано.
И снова бешеная скачка, снова Владимир, и снова письма и надежды. 16 апреля Герцен опять в Москве. Он приехал с благословения губернатора Куруты, который дал Герцену отпуск и только посоветовал соблюдать осторожность. Заставу Герцен миновал по виду поручика Богданова. 17 апреля он встретился с Наташей.
Герцен предпринимает попытку увезти Наталью Александровну из дома княгини. И в этом ему помогают Николай Иванович Астраков и его жена — Татьяна Алексеевна, у которых он появился 18 апреля. Тогда-то и познакомились Татьяна Алексеевна и Александр Иванович. Это знакомство потом переросло в искреннюю привязанность и сохранялось до самой смерти Герцена. Татьяна Алексеевна оставалась последним могиканином, она не отвернулась от Герцена, как это сделали его московские друзья в конце 40-х годов. В книге Татьяны Паесек приведен отрывок из воспоминаний Астраковой, которые она писала по просьбе Пассек в 70-х годах.
Татьяна Алексеевна была женщиной незаурядной. Незаконная дочь белевского купца и крепостной, купленной этим купцом "для прислуги". Когда отец разорился, Татьяну отдали на воспитание в помещичью семью, где ее всячески унижали, издевались над ней. Татьяна Алексеевна не получила сколько-нибудь систематического образования, но она обладала природным умом, наблюдательностью, цепкой памятью. У нее были бесспорные литературные способности. В 50-х годах она печаталась в "Современнике", опубликовала в "Московских ведомостях" "Воспоминания о Трошшине", у которого брала уроки живописи. Астракова, по словам А.В. Щепкиной, близко стоявшей впоследствии к кружку Герцена, была поборницей женского равноправия: "Она курила трубку с очень длинным чубуком и любила говорить о правах женщин, требуя для них доступа к науке и другой деятельности и равноправия с мужчинами".
Герцен и Николай Астраков решили с помощью Татьяны Алексеевны вызволить Наташу из дома княгини под предлогом, что ее ожидает в Петербурге брат — Алексей Александрович. План был, конечно, очень наивный, ничего из этого не получилось. Но Герцену удалось дважды повидаться
Герцен вернулся во Владимир. Но вернулся теперь уже в твердой уверенности — нужно Наташу похитить. Вторая половина апреля целиком ушла на приготовления похищения Наташи и подготовку свадьбы.
Герцен договорился с местным священником Иоанном Остроумовым, и тот согласился обвенчать Герцена с Наташей, но при условии, если у невесты будет налицо метрическое свидетельство. А его нет. Нужно достать в консистории копию, а для этого необходимы деньги. Но где их взять?
29 апреля Герцен пишет Наташе: "…Мое положение ужасно: все, казалось, было готово, губернатор подписал, вдруг от священника решительный отказ: нет доказательства о твоем совершеннолетии. Нет, довольно страданий, не могу больше, вся моя чугунная твердость раздробилась, я гибну без тебя, гибну, гибну. Ты говорила мне: "спаси меня", теперь я тебе и богу говорю: "спасите меня" — Grace, Grace! Я уже одной ногой был в повозке, чтоб скакать в Москву: но tant va la cruche a I'eau qu'a la fin elle s'y casse (повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. — В.П.), слишком часто. Фу, какая буря мятется в душе, и как больно, больно… Но кончите же, бога ради, бога ради, кончите! Приезжай на авось, авось либо сладим. Страшно, безумно, — ну, слушай, ежели не сладим. Ты, мой ангел, тверда — есть средство, данное богом людям, которым скучно по небу: acidum hydrocianicum (синильная кислота. — В.П.), выпьем вместе, ты слабже, ты выпьешь меньше, и тогда в один миг — к богу отцу. Бога ради, свидетельство от того священника, который крестил, и с богом тогда во Владимир, все готово. Ангел мой!"
Чтение не может отвлечь Герцена, равно как и работа, и он бесцельно бродит по Владимиру, побывал и в Боголюбове. "О как прелестны окрестности маленького Владимира, это уже не Вятка, мрачная, суровая, осененная елями и соснами. Владимир спит в садах и горах, разбросанный сам по горам".
Владимирские "Губернские ведомости" изредка печатают статьи Герцена — "Владимирская публичная библиотека", "Святая неделя".
Трудно, просто невозможно пересказать содержание писем Герцена в эти месяцы ожидания его соединения с Наташей. Это сплошной поток неистовства (недаром в одном из писем Герцен говорит о своем "африканском темпераменте"), но это и жалобы на промедления, задержки, необоснованные упреки друзьям, которые взялись помочь влюбленным, и бесконечные молитвы на "святой лик" Натальи днем, вечером, часто ночью, а утро начиналось с языческого обряда целования браслета, лент, со слез над локоном Наташиных волос.
Мысль Герцена все время вращается вокруг одного — он увезет Наташу, это решено. Но, несмотря на обещание священника, духовника Герцена, обвенчать их, есть еще архиепископ Владимирский и Суздальский — Парфений, как-то он отнесется ко всему этому. Герцен принят в доме архиепископа. После взрыва отчаяния, вылившегося в "страшное письмо", Александр Иванович явился к Парфению. "…У архиерея я был хорош: я не просил, я дал волю языку и пламенно, бешено требовал, он обещал не препятствовать и прибавил: "Вот огонь-то, и ссылка и тюрьма не вылечили его", — сообщает Наташе Герцен.
Теперь Герцен от жалоб переходит к "бешеной" деятельности. Подгоняет друзей, посылает в Москву верного Матвея, просит знакомого семейного чиновника К. Смирнова принять Наталью Александровну на несколько часов до венчания, находит шафера — того же поручика Богданова, "который отчасти близок душе", и даже чуть не падает в обморок, увидев в карете… Наташу. Увы, это была незнакомая женщина.
Буквально накануне великого дня, 5 мая, Герцен еще пишет Наталье Александровне: "То улыбка, то слеза, то пот холодный и ужас, то надежда, вера, то сомнение винтит душу".