Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада
Шрифт:
Здесь не может быть никакого сомнения; фрагмент из "Кратила" Платона (с. 408) дает нам вполне удовлетворяющий ответ. Философ отождествляет Логос с Паном, богом, получеловеком-полукозлом: "Факт, – говорит он, что Пан, сын Гермеса, является двойной фигурой, имеет свой смысл… Ты знаешь, что слово "логос" имеет двойную природу, будучи правдивым или же ложным; так вот, Логос правдивый является совершенным и божественным и восседает между богами, тогда как ложь обитает внизу, между людьми, будучи неотесанной и похожей на козла. Вот так Пан есть Логос, или (по крайней мере) брат Логоса, поскольку он является сыном Гермеса". Райценштайн вскользь цитирует свидетельство Платона, но не оценивает его в полной мере, будучи настолько увлеченным своей злополучной
И мне даже кажется, что автор нашей поэмы полемизирует непосредственно с только что процитированным фрагментом из Платона. Философ сказал, что Логос имеет двойную природу, правдивую и ложную; нет, отвечает наш автор, Логос всегда является правдивым, со.святой силой убеждения в безгрешных устах. И, конечно, поэтому он упраздняет двойную фигуру этого Логоса, наделяя его при этом парой быстрых крыльев.
Таким образом, вот первоначальная троица нашей космогонии: Зевс, Гермес, Пан. Теперь мне остается только напомнить общеизвестный факт, что Пан, сын Гермеса, – бог аркадийского происхождения, чтобы воссоздать совершенную связь этой троицы с тем, что мы узнали о долунном сотворении человеческого рода, о чем мы только что говорили.
Констатируя это, мы получаем следующую идею аркадийской космогонии:
Первоначальная стадия: Зевс, Гермес, Пан. Стадия, представленная Страсбургской космогонией: Зевс, Гермес, Логос.
Стадия, представленная Поймандром: Нус, Нус Демиург, Логос.
Из этого следует заключить, что Страсбургская космогония как литературный памятник старше, чем "Поймандр"; к сожалению, время происхождения последнего не может быть уточнено, нам нужно довольствоваться лишь установлением этого хронологического отношения.
Можно еще задать себе вопрос, почему Логос появляется только во втором фрагменте, рассказывающем нам о сотворении человека, а не в первом, описывающем сотворение мира. Кажется, что эта частность некоторым образом зависит от того, что создание города должно предшествовать сотворению человека: сначала место – затем жители. А что создателем города является Логос – это уже идея стоиков, что доказывает столь известное когда-то "De inventione" ("06 изобретении") Цицерона. Это правда, что люди уже созданы, когда начинается цивилизаторская акция Глагола, ведущая к созданию города; как автор поэмы выпутался из затруднения, может, мы бы и знали, если бы сохранилось окончание фрагмента. Я говорю "может", поскольку нет никакой уверенности, что он заметил противоречие, в которое он попал. Такие противоречия не редки в герметической литературе, часть которой составляет наша космогония.
Бросим еще один взгляд на сотворение мира и человека – такое, каким его представил наш автор.
По его концепции – несомненно, очень наивной, но эта наивность свидетельствует о довольно значительной древности – земля, которую он знает, состоит из двух материков, окруженных океаном и отделенных друг от друга морем, протягивающимся с запада на восток, несомненно, Средиземным Морем. Земли за экватором находятся за пределами его зрения, так же, как и огромная Азия.
Итак, северный материк, то есть Европа, кажется ему холодным, соседним с ледяной Арктикой. Южный материк, наоборот, кажется ему сожженным это Африка. Детская география, которую мы встречаем в первом фрагменте, используется во втором для объяснения выбора, который сделал Гермес, запланировав основание города, достойного принять семя рода людского. Он здесь отбрасывает землю, соседнюю с ледяной Арктикой, то есть европейский материк. Весь? Мы можем это предположить, поскольку никакого ограничения не было сделано. Он отбрасывает также весь южный материк, то есть Африку. Правда, Райценштайн не хочет с этим согласиться, поскольку он любой ценой хочет видеть первый город нашего автора в Египте; поэтому он цитирует других авторов, говорящих об "эвкразии", о прекрасной климатической смеси земли фараонов. Но у
Но тогда – повторяя уже поставленный выше вопрос – что же остается? По-видимому, ответим мы, земля между ними. То есть остров в Средиземном море, не так ли? Теперь, после того, что было сказано в предыдущих параграфах, мы можем уточнить наш ответ: этот серединный остров, расположенный между Европой и Африкой в Средиземном море, "остров Пелопа". Тот факт, что в нашем представлении это скорее почти остров, в данном случае не имеет значения, учитывая то, что древние греки рассматривали его именно как остров, Pelopon-nesos.
И если теперь мы сосредоточим наш взгляд на отрывках завершающих строф второго фрагмента, мы найдем здесь неожиданные подтверждения. В 34-м стихе Райценштайн расшифровал клаузулу nomieisin edosken, где не может быть вставлено никакое другое существительное, кроме nymphais, "нимфы пастбищ". И именно Аркадия славилась пастбищами, и там воспевали несчастья нимфы Номии, от чьего имени произошло название гор Номия.
Если мы пойдем еще немного дальше, то мы встретим название Ogygie, о котором я уже говорил; за ним следует моносиллаба, формирующая окончание стиха, у которой первая буква есть ch, последняя – п, а две средние стерты; Райценштайн подставил choun, "грунт"; я же предпочел бы chthon, восстанавливая существительное, которое требует прилагательного ogygie, но это не имеет большого значения. Что более интересно, это то, что эпитет ogygios придается иногда, как я уже заметил, реке Ладон, главной реке Аркадии, разделяющей ее на две части, северную и южную; и когда мы читаем выше стих ton de ge messos, нам хочется его отнести именно к Ладону как к реке "середины". Этот Ладон заслуживает нашего внимания и по другим причинам; но прежде чем об этом говорить, я хотел бы устранить возражение, которое, возможно, появится у непосвященного читателя.
Мы вроде бы согласились с тем, что Гермес из нашей космогонии после того, как отбросил Европу и Африку, остановил свой выбор на Пелопоннесе; не слишком ли наивной была бы эта идея? Не более наивной, я могу ответить, чем та, которую мы открываем у Софокла, свидетеля более важного, чем скромный автор нашей космогонии. Итак, можете ли вы читать без снисходительной улыбки стих из его столь прекрасного гимна в честь его любимого холма, Колонос, в котором он говорит об оливковом дереве: "Есть древо, которым не может похвастаться ни земля, именуемая Азией, ни великий дорический остров Пелопов"? – Маленький Пелопоннес противопоставляется как "великий остров" всей Азии! Подумайте также об Анаксагоре, верящем, что он создал совершенно парадоксальную гиперболу в глазах своих соотечественников, когда приписал солнцу величие Пелопоннеса. А что касается нашего автора, то его самонадеянность можно простить тем более, если он представлялся как пророк Гермес, национальный бог той же Аркадии, чей народ был создан до Солнца и до Луны. Но вернемся к нашей реке, к Ладону.
Эта река памятна с более чем одной точки зрения. Она не самая большая река Пелопоннеса – в этом ее превосходит Альфия, – но однако она самая большая в Аркадии, которой она принадлежит во всем своем течении вплоть до ее впадения в ту же Альфию. Добавим, что ее исток расположен рядом с озером и городом Фенеос. Это озеро, так же как и соседнее, Стимфальское, расположенное у подножия Киллены, родной Горы Гермеса, было центром аркадийского культа этого бога: Цицерон в своем каталоге разных Меркуриев (ND, III, 56) четко отличает "пятого Меркурия, quern colunt Pheneatae (которого почитают Фенеатяне)" от других по-видимому, по причине его качества великого бога, бога-творца мира, каким он не был больше нигде. Таким образом, мы видим, что Ладон географически связан с регионом аркадийского Гермеса.