Героев не убивают
Шрифт:
— Михаил Соломонович, пока рано. Мы всегда успеем этот факт признать, давайте лучше докажем невиновность Крушенкова.
— Я бы и рад… Напомните ваше имя-отчество?
— Мария Сергеевна.
— Да, я бы и рад, Мария Сергеевна, но здесь не тот случай. Здесь надо бороться за приговор. Если удастся несколько лет скостить, это будет удача.
— Михаил Соломонович, давайте попытаемся.
— Ну что ж, — терпеливо вздохнул умудренный жизнью Михаил Соломонович, — давайте попытаемся, но учтите, что времени у нас не так уж много. Что от меня требуется?
— Я вас умоляю, сходите к нему как можно скорее и выспросите,
Берман, повздыхав, обязался выполнить мое поручение.
— Не думаю, что это как-то поможет, но если это в интересах моего подзащитного, я обязан это сделать.
Вечером следующего дня мы встретились в консультации у старика Бермана.
Он протянул мне листок, исписанный с двух сторон почерком Крушенкова.
— Вот, с риском для жизни пронес из комитетского узилища. Поможет это?
— Пока не знаю. Я завтра позвоню вам.
Не утерпев, я начала изучать выданный мне Берманом листочек еще в транспорте по дороге домой. Добросовестный Крушенков упомянул даже такие подробности своего бытия, как чистка зубов и принятие душа в утренние часы, особо отметив, что при этом он находился в квартире один, дверь была заперта на замок и цепочку. Описывая свой распорядок, он одновременно отмечал, где был его пистолет в это время, видел ли он свое оружие. Приход на работу; ехал в своей машине, пистолет был в кобуре. Заполнял бумаги за столом, пистолет в кобуре, кобуру не снимал. Уехал в следственный изолятор, добирался на машине, пистолет был при нем. Сдал пистолет в следственном изоляторе. Выйдя из следственного изолятора, около восемнадцати часов вернулся на работу, на своей машине, пистолет был в кобуре. Не обедал. На работе выпил; пил в кабинете, запершись изнутри, пистолет был при нем. Отпер дверь Царицыну в восемнадцать тридцать, вышел вместе с ним, Царицын проводил его домой, довез на своей машине, пистолет при этом был у Крушенкова в кобуре, и Царицын не делал никаких попыток им завладеть. Придя домой, Крушенков заперся, проверил наличие удостоверения и оружия, убрал пистолет в домашний маленький сейф и лег спать. Дверь была закрыта изнутри, в том числе и на цепочку. На окнах решетки, так что проникновение в квартиру через окно исключается. Замок сейфа повреждений не имел, пистолет Крушенков на следующее утро достал оттуда же, куда положил его накануне.
Внизу второй страницы был нарисован маленький черно-белый котенок и сделана приписка: «Машенька! Даже если это не поможет, все равно спасибо.
Всегда твой, Серега». У меня сжалось сердце от этой приписки. Я вспомнила котенка, который недолго был нашим спутником, вспомнила Крушенкова, сидящего на корточках перед безжизненным черно-белым тельцем вспомнила, как он катал меня на машине, терпеливо ожидая, когда я высплюсь…
Что ж, единственное место, где Крушенков в тот день расставался с пистолетом, был следственный изолятор.
Пробежав еще раз глазами по обеим сторонам бумажного листка, я позвонила Горчакову и попросила отметить меня завтра в журнале ухода: я с утра поеду в тюрьму. Я уже ложилась спать, когда раздался телефонный звонок — это был адвокат Берман, который долго извинялся и сообщил, что забыл передать мне кое-что на словах.
— Сережа сказал, дословно: запросы он сделал и нашел
— В ящике? Своем или чужом?
— Я и не спросил, — оправдывался старенький Берман.
Утром в следственном изоляторе, как всегда, было столпотворение. Я уверенно протолкалась к окошечку, где выдавали пропуска, и под ревнивыми взглядами стоящих в очереди попросила выписать мне пропуск в оперчасть.
На пути к оперативным кабинетам, там, где всегда вывешивают поздравления сотрудникам — с днем рождения, с наградами или победой на профессиональных конкурсах и объявления о культмассовых мероприятиях, я увидела большое объявление в траурной рамке.
Под фотографией черные буквы с прискорбием извещали, что похороны трагически погибшего Виталия Усвященко состоятся завтра в девять часов. Фамилия покойного мне ничего не сказала; поднявшись к операм, я спросила у Леши Симанова, кто такой Усвященко.
— У вас что, опять захват заложников?
— Нет, какой захват. Виталик Усвященко контролером стоял, внизу на КПП.
Ты что, его не помнишь?
— Признаться, нет. А что с ним случилось?
— Да машина сбила. Вышел с дежурства и стал дорогу перебегать.
— Сразу Насмерть, что ли?
— Всмятку.
— А водителя задержали?
— Куда там! Унесся. Ты же знаешь, какое тут движение.
— Надо же, кошмар какой.
Мы немного посплетничали, и когда я высказала операм свою просьбу, они только покали плечами.
— Запрос сделаешь? Чтоб все было официально? — спросил Симанов.
— Сделаю, — на секунду задумавшись, ответила я.
— Ну посиди, чайку попей. Я сейчас. Чаек мне в глотку не лез, меня трясла нервная дрожь. Я с трудом дождалась возвращения Симанова, с тревогой думая, как мне подступиться к человеку, фамилию которого сейчас мне назовут.
Пойти к начальнику изолятора рассказать о своих подозрениях и попросить помощи?
Мои раздумья, прервал вошедший в кабинет Симанов.
— На. — Он положил передо мной на стол график. — В тот день дежурил Усвященко, пусть земля ему будет пухом. Не знаю, Маша, обрадовал я тебя или огорчил. А зачем тебе это надо, если не секрет?
— Надо, — с трудом ответила я. — Скажи мне, Симанов, что он был за человек?
— Кто? Усвященко? Да я его мало знал. Нормальный парень.
— Леша, — у меня зуб на зуб не попадали — найди мне тех, кто его хорошо знал.
— Найду, — пожал плечами Симанов. — Да что с тобой, Машка? Ты сама не своя.
— Да не спрашивай меня, Симанов.
Я вытащила из сумки бланк прокуратуры и быстро написала на нем запрос начальнику следственного изолятора: «В связи с расследованием уголовного дела прошу сообщить, в какое время посещал ваше учреждение сотрудник ФСБ Крушенков С. Б.».
— А чего номер дела не поставила? — спросил Симанов, принимая из моих рук запрос.
Немного поколебавшись, я вписала в запрос номер дела по похищению Масловской. Через полчаса мне выдали справку о посещении Крушенковым следственного изолятора в интересующий меня день: с шестнадцати до семнадцати тридцати. Я положила ее в сумку и ушла, лихорадочно соображая, что мне делать: отнести ее важняку из Генеральной или довести дело до конца самой. И если самой, с кем вместе мне совершать должностное преступление — со старым хрычом Горчаковым или Кораблева взять в состав организованной преступной группы?