Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
к Чарторыокому делало его совершенно риторическим: было достаточно хорошо известно, что симпатии Чарторыского не на стороне европейских революционеров. А 3(15) мая Национальное правительство назначило Чарторыского своим главным дипломатическим представителем, по существу передав в его руки всю международную политику восстания.
Свой разрыв с революционными союзниками новое повстанческое руководство начало именно с того союзника, связь с которым была особенно важна и принципиально значима, — с русских революционеров. Первый шаг в этом направлении сделал еще Лянгевич. Когда спустя несколько дней после гибели Андрея Потебни к Лянгевичу, уже диктатору, прибыл курьер с письмом Бакунина, вновь подымавшего вопрос о создании русских
Обращение Бакунина не было последней попыткой русских революционеров. Дело Андрея Потебни пытался продолжить офицер-землеволец Павел Иванович Якоби. Вместе со своим близким другом, впоследствии великим русским ученым Владимиром Онуфриевичем Ковалевским Якоби обратился за советом к Герцену. Их письмо не сохранилось, но ответ на него достаточно ясно говорит, в чем заключался проект Якоби.
26 марта (7 апреля) сын А. И. Герцена Алек-сандр-«юниор» писал Ковалевскому по поводу проекта Якоби: «в последние дни новости были таковы, что поневоле заставляли приостановиться и призадуматься. Это вы, верно, оба сами почувствовали. Теперь дела идут опять лучше, силы оживают снова, и, однако, несмотря на это, я не решился бы именно в такую минуту на благородное, но фанатическое предприятие Вашего приятеля.
...Я Вам скажу, что я сделал бы: я подождал бы
2, 3, 4 недели, чтобы дать время польскому национальному движению принять окончательное положительно-политическое направление, установиться и прийти в равновесие среди разных партий, враждебных между собою. А кто может предвидеть, которая из этих партий возьмет верх и увлечет за собой все восстание? Ежели Ваш приятель, несмотря на эти печальные мысли, решится — то с богом!»
К этим разумным советам сына присоединился и Александр Иванович Герцен: «Я тоже думаю так, вопрос очень важный. Будет ли в Литве народное восстание? Оно могло быть, но многое изменилось. Не поберечь ли свои силы на свое дело? В Польше правое дело, необходимость заявления со стороны русских была очевидна. Может, составление русского легиона сделало бы чрезвычайную пользу для России, но возможно ли это?»
Но молодой офицер решил идти намеченным путем. Он поехал в Польшу и предоставил себя в распоряжение повстанчеокого правительства. Якоби получил назначение в штаб генерала Тачановского. Познанский помещик Эдмунд Тачановский, по своим политическим симпатиям белый, являлся военным начальником Калишского и Мазовецкого воеводств и руководил крупнейшим в этой части страны повстанческим отрядом. О том, как был принят им Якоби, рассказывает в своих мемуарах повстанческий полковник Францишек Коперницкнй: «Прибыл назначенный Военным отделом в штаб Калишского и Мазовецкого воеводств поручик Якоби, офицер русской артиллерии, русский по национальности, очень способный офицер. Тачановский принял его довольно холодно, заявив, что у него уже достаточно штабных офицеров, хотя, по правде говоря, за исключением Пини, майора Доманского и одного француза не было никого, кто был бы подготовлен для штабной работы. Тачановский вспомнил о ракетах, находившихся в фургонах, и выразил пожелание, чтобы Якоби подготовил несколько ракетчиков и командовал ими. Мы с Якоби пошли к фургонам, чтобы найти эти ракеты. К нашему огорчению и удив-
лению, оказалось, что ракеты эти обыкновенные, сигнальные».
Разумеется, никакой поддержки планам создания русских дружин Тачановский не оказал. Якоби мог помочь борьбе польского народа лишь своим личным участием в восстании, что он и делал в течение нескольких месяцев. В бою под Незнаницами 17(29) августа отряд Тачановского был разгромлен. Тяжело раненный Якоби спасся чудом. Навестивший его в Кракове Ковалевский писал в октябре Герцену о том, что Якоби поправляется и готов вновь служить делу восстания.
В этом письме Ковалевский писал: «Вообще все самые дельные люди в восстании оказались из русских офицеров». Пусть это и известное преувеличение (впрочем, Ковалевский, вероятно, имел в виду и поляков — бывших офицеров царской армии), мы все равно знаем много примеров самоотверженной помощи русских людей польскому освободительному движению. Но белые пренебрегали этой ценнейшей поддержкой. Отношение к Якоби — наглядное, но еще не самое сильное тому доказательство. Расскажем о судьбе капитана Никифорова.
Мы не знаем, в какой части русских войск служил Никифоров перед восстанием. Очевидно, он давно уже находился в Польше, так как сохранился собственноручно им написанный рапорт на польском языке, описывающий бой под Сосновцем. В этом бою, происходившем 26 января (7 февраля) 1863 года, то есть в самом начале восстания, Никифоров руководил пехотой отряда начальника Краковского воеводства Аполлинария Куровского. Благодаря умелым действиям Никифорова и его личному примеру повстанцы с малыми потерями захватили находившуюся в Сосновце пограничную заставу и взяли в плен ее гарнизон. Это был один из наиболее успешных для повстанцев боев начального периода восстания, и весть о нем быстро разнеслась по всей стране.
Свой рапорт Центральному национальному комитету о бое под Сосновцем Куровокий целиком осно-
23$
вывал на рапорте С. Никифорова. Это вполне естественно, поскольку во время боя он сам оставался при кавалерии, не принимавшей участия в атаке на Сосновец. Было лишь одно существенное отличие: имя Никифорова в рапорте Куровского вообще не было названо и создавалось впечатление, что боем руководил лично Аполлинарий Куровский.
Десять дней спустя отряд Куровского перестал существовать. Он был полностью разгромлен при затеянной его командиром попытке овладеть уездным городком Меховом, где были сосредоточены значительные силы царских войск. Засевшие в домах солдаты хладнокровно расстреливали наступавших по открытому полю вооруженных косами повстанцев. Следует сказать, что меховский урок не пошел впрок Куровскому. Спустя год этот незадачливый вояка, будучи начальником штаба Краковской дивизии, которой командовал «Топор»-Звеждовский, затеял штурм другого уездного городка Опатова, во время которого погибли лучшие силы корпуса Гауке-«Бо-сака», а тяжело раненный Звеждовский попал в плен и был казнен.
Во время паники, последовавшей после разгрома под Меховом, большая группа повстанцев — их было около двухсот человек — оказалась брошенной своими командирами на произвол судьбы. Руководство этим отрядом взял на себя Никифоров. Лавируя среди многочисленных колонн царских войок, Никифоров сумел после четырехдневного форсированного марша вывести отряд без потерь на соединение с большим отрядом полковника Антония Езёранского.
Вскоре после этого Никифорову было дано Центральным национальным комитетом, а вероятнее — Исполнительной комиссией, руководимой Бобровским, поручение направиться в Галицию, сформировать там повстанческий отряд и выступить во главе его в Люблинское воеводство.
Никифоров прибыл во Львов в те дни, когда белые готовили объявление диктатуры Лянгевича. Местный тайный комитет, куда прежде всего обратился Никифоров, находился в руках белых. Они не торопились
24Э
с организацией отрядов, а тем более с передачей их под руководство варшавских красных. Они в оскорбительной форме отказались признать полномочия Никифорова. Тогда он сам приступил к организации отряда. Встревоженные белые обратились к находившемуся в это время во Львове генералу Юзефу Высоцкому. Тот отобрал у Никифорова его мандат и порвал его, заявив, что если Никифоров хочет, то он зачислит его рядовым в формировавшийся отряд Леона Чеховского. Никифоров согласился с этим по сути оскорбительным и явно рассчитанным на отказ предложением.