Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
На собрании Дюлёран внес предложение безоговорочно одобрить программу Центрального комитета и признать его руководящую роль. Его поддержали многие из собравшихся, но Калиновский, как вспоминает Кучевский, «возражал против всего, никому не дав говорить, поэтому мы его попросили, чтобы он разрешил нам сначала договориться между собой, а потом уже с ним вместе. Он согласился и ушел с заседания». Следовательно, Калиновский уже на первых заседаниях руководящего состава повстанческой организации убедился, что его радикальная программа многими не принимается. Однако и в большинстве, ему противостоящем, не было единства. После ухода Калиновского собравшиеся «не могли понять друг друга. Одни высказывались за немедленное восстание без всякой подготовки, другие говорили
Излагая позицию лиц, принявших участие в споре, Кучевский указывает, что Э. Вериго утверждал, что городское население, объединившись со шляхтой, в состоянии обеспечить победу восстания, и высказался за немедленное выступление. Шляхтич А. Залеский верил, что его сословие примет участие в борьбе. Ян Козелл играл роль самого крайнего революционера и полушутя заявлял, что и горшки в руках восставших — грозное оружие и медлить с выступлением нечего. Че-хович не верил в возможность совместного выступления крестьян и дворян. Кучевский и Дюлёран решительно отстаивали программу «Руха» — завоевание независимости общими силами всех сословий, ведение пропаганды в национальном духе.
Калиновский согласился с тем, что весь народ надо поднять на борьбу с царизмом, и в этом его позиция внешне сближалась с программой «Руха». Но он хотел, по словам Кучевского, не дворянско-помещичьего восстания, а подлинно народного. «Калиновский, — продолжает не без раздражения Кучевский, — имея за плечами опыт общения с народом, искал в крестьянах, помнящих о страданиях крепостнического рабства, ту силу, которая сможет поднять народ на восстание, сделав его рыцарем, сражающимся во имя попранных человеческих прав.
Он ощущал биение этого пульса в крестьянах всей страны. Он намеревался действовать в этом направлении, и именно на этот исходный пункт он и указывал».
Собравшиеся руководители литовского движения в своем большинстве не согласились с Калиновским. Они были не в состоянии подняться до последовательного проведения революционно-демократических принципов и одобряли, несмотря на возражения Калиновского, программу Временного Национального правительства. Собравшиеся решили именовать революционный комитет в Вильно Литовским провинциальным комитетом и утвердили его печать с гербом Польши и Литвы и надписью по краю «Мужество и благоразумность».
В газете «Знамя свободы» (№ 1 от 1 января
1863 года) — официальном органе Литовского провинциального комитета отстаивался революционный путь борьбы за национальную независимость и гражданские свободы. Только «силою равенства своих сынов» Может возродиться Польша. В качестве знамени восстания поднимался принцип равноправия всех сословий и вероисповеданий, без ущерба чьей бы то ни было собственности и свободы совести. Это означало, что Литовский провинциальный комитет придерживался компромиссной программы, принятой Центральным комитетом, то есть восстановление Польши в «исторических» границах и проведение антифеодальных, буржуазных по своему содержанию реформ, но без ликвидации помещичьего землевладения. Эта программа была рассчитана на объединение в рядах единого национального движения всех сословий. Но если и в Царстве Польском ее половинчатость и ограниченность мешали развертыванию народного сопротивления, то в Литве и Белоруссии ошибки и недостатки этой программы были особенно очевидны и губительны. Как справедливо заметил Калиновский, это были «теории, лишенные практичности», и в Литве «они должны были пройти без влияния». Основной их недостаток Калиновский видел в слабости аграрной программы, а именно это было наиболее важно для края, где, как справедливо он заметил, господствовало сельское население. К тому же и национально-религиозные отношения в Литве и Белоруссии имели много отличных от Царства Польского черт, а их-то и игнорировала программа «Руха».
Оказавшись в меньшинстве, Калиновский проводил гибкую революционную тактику. Он боролся внутри комитета за торжество своих принципов и в вопросе об отношении к русскому народу добился принятия своей точки зрения. Верой в непобедимость народных масс веет от заключительных строк органа Литовского провинциального комитета: «Народ московский содрогается при мысли о нашей вековой кривде, он свободным братом нашим, а не угнетателем жаждет быть и ответственность за нашу железную неволю возлагает решительно на царизм, обреченный на гибель. Итак,
вместе, братья, за дело, и когда придет время, поднимем знамя свободы, и проклятая сила угнетения, как туман перед солнцем, рассеется».
На июльском совещании, ставшем как бы учредительным, Литовский провинциальный комитет согласился не только с программой, но и организационными принципами Центрального комитета (система десяток). Калиновский неодобрительно относился к этой системе и упрекал руководство движения в том, что оно увлекается созданием узкой секты заговорщиков, не ведя подготовку широких масс к восстанию, не выдвигая лозунгов, способных ясно и конкретно указать народу цели и задачи движения. Приняв систему десяток в качестве основного принципа построения повстанческой организации, Литовский провинциальный комитет под влиянием Калиновского внес в нее существенные изменения, направленные на смягчение узкозаговорщической тактики. В частности, было решено создавать специальные приходские (парафиаль-ные) революционные группы для пропаганды среди мужиков.
Калиновский и его соратники не прекращали пропаганды своих идей среди крестьян, мещан, ремесленников. Продолжала выходить «Мужицкая правда», нагонявшая страх на помещиков. Внутри Литовского провинциального комитета к Калиновскому все более внимательно прислушивались, чаще и чаще с ним соглашались Бонольди, Длуский и Вериго. Вне комитета решительную поддержку ему оказывали А. Мацкя-вичюс, А. Трусов, В. Врублевский. Действия революционной организации Белоруссии и Литвы приобретали все более радикальный характер.
По словам лидера литовских белых Я. Гейштора, социальные идеи появились у молодежи вследствие их отношений с русскими юношами, на которых действовали сочинения Герцена. Студенческая молодежь, продолжает Гейштор, обучаясь в Москве и Петербурге, почерпнула из сочинений русских писателей крайне демократического направления идеи социальной революции и народной войны, по его мнению, якобы совершенно чуждые полякам. Проповедуя народную вой-
«у не только против царского правительства, но и против дворянства, Калиновский и его сторонники утверждали, что все прошлые восстания за независимость Польши были неудачны потому, что ими руководили дворяне. Решительно порывая с традициями -прошлого, они, по словам Гейштора, брали из истории Польши только одного Костюшку. Стремясь опереться на массы, они глубоко верили в силу организации, распространявшей свое влияние в народе-, и были убеждены, что в минуту восстания «за ними пойдет весь народ...» «Немногочисленная партия действия, — продолжает Гейштор, — негодующая на дворянство, что оно хочет идти легальными дорогами и ничего не делает, кричала на помещиков. Перед восстанием несколько печатных листков, как, например, «Мужицкая правда», было издано их старанием... В пропаганду такую я не верил и считал ее не только бесполезной, но и вредной».
Особое внимание Калиновского к вовлечению крестьян в ряды организации, выход «Мужицкой правды», изменения, внесенные им в систему десяток, все более и более настораживали комиссара Центрального комитета Дюлёрана. Дюлёран — сын польского эмигранта, родился и вырос во Франции. Прибыл он в Вильно недавно, был очень тщеславен и желал разыграть роль своего рода провинциального диктатора. Он усмотрел в действиях Калиновского «опасность для национального единства», постарался заручиться поддержкой шляхты, недовольной действиями Калиновского и Литовского провинциального комитета, переходившего все более и более под его влияние. Комиссар слал в Варшаву рапорт за рапортом, заявляя, что Калиновский губит дело, готовя восстание «на таких началах, которые вовсе не устраивали сословия землевладельцев». Не удивительно, что Дюлёран находил гораздо больше сочувствия в среде белых, чем в комитете, при котором состоял.