Герои 90-х. Люди и деньги
Шрифт:
«Борьба титанов» окончилась ноздря в ноздрю — 71% за Горбачева (процент граждан РСФСР, голосовавших за сохранение СССР) и 70% за Ельцина (процент голосовавших за введение нового поста в России). Это вынуждало соперников перейти на новый уровень социалистического соревнования, на глазах перераставшего в предвыборную кампанию. Иными словами, массы, к которым были вынуждены апеллировать вожди, продемонстрировали высокий уровень бесконфликтности благих намерений — большинство высказались и за Союз, и за Россию. Ситуация осталась патовой.
В общем же, несмотря на то что больше 75% граждан Советского Союза высказались за его сохранение, особых иллюзий власти не питали. «Когда из 182 млн. избирателей не поддерживают
А противостояние Ельцина и Горбачева закончилось, как и следовало ожидать, вводом войск в Москву. Для начала 29 народных депутатов РСФСР пожаловались президенту СССР на москвичей (за поддержку Бориса Ельцина) и потребовали оградить себя от них. Жалоба нашла отклик: 27 марта 1991 года премьер Павлов де-факто ввел в Москве осадное положение и обратился к народу со словами: «Неужели мы ввергнем народ в пучину непредсказуемых бед?» В город были введены войска, намеченная демократами манифестация в поддержку Ельцина запрещена. Открывшийся 28 марта Съезд народных депутатов РСФСР отменил постановление союзного кабинета. Демонстрация, на которую вышло до 100 000 человек с депутатами в первых рядах, началась.
Войска и демонстранты мирно соседствовали друг с другом. Возле ЦУМа компания джазистов исполняла регтайм. А собравшиеся вокруг ОМОНовцы наслаждались музыкой, поедая мороженое. Офицеры и солдаты, кажется, и сами не вполне понимали, какая нужда заставила выйти их на улицу. Курсанты военно-воздушного училища на вопрос корреспондента: «Что вы здесь делаете?» — мрачно отвечали: «Летаем». Анекдоты про Горбачева и Павлова равно веселили и манифестантов, и войско.
В целом все было очевидно. Солдаты охраняли не порядок и не мирных обывателей. Они охраняли от горожан, собственно, президента, остававшегося в пустом круге Садового кольца. Выходило как-то неловко…
За день до демонстрации, выступая по телевидению, Михаил Горбачев сказал: «Если случится насилие — это будет моя политическая смерть». Насилия, слава богу, не случилось, не случилось и политической смерти. Вместо нее наступила клиническая смерть на политической арене. С 29 марта центр начал загробное существование, суть которого сводилась к отсутствию сколько-нибудь серьезных политических возможностей влиять на действительность. Выходило, что 28 марта цепочка военных грузовиков четко обозначила границы владений Горбачева — бульварное кольцо г. Москвы. И если кто-то догадывался, что март — репетиция августа, то предпочитал о своих догадках не распространяться.
Михаил Горбачев занялся «новоогаревским процессом» — подготовкой нового союзного договора, — что одновременно и несколько затянуло агонию, и приблизило развязку. Летом Борис Ельцин стал президентом России, Гавриил Попов и Анатолий Собчак — мэрами Москвы и Ленинграда. «Советская Россия» публиковала «Слово к народу», призывая «остановить цепную реакцию гибельного распада государства, экономики, личности, чтобы содействовать укреплению советской власти, превращению ее в подлинно народную власть, а не в кормушку для алчущих нуворишей, готовых распродать все и вся ради своих ненасытных аппетитов; чтобы не дать разбушеваться занимающемуся пожару межнациональной розни и гражданской войны». Среди подписавших были Людмила Зыкина и Геннадий Зюганов, Александр Проханов и Валентин Варенников, Валентин Распутин и Юрий Бондарев…
«Ну и мудаки же вы!»
Начавшийся вечером 18 августа путч к утру 21 августа превратился в бездарную пародию на государственный переворот. Путчисты лишний
По сообщениям информационных агентств, Саддам Хусейн, узнав о путче в Москве, назвал его «хорошо сделанным делом». По словам народного депутата РСФСР Владимира Лысенко, Горбачев вечером 18 августа закончил беседу с Крючковым, Баклановым и генералом Варенниковым словами: «Ну и мудаки же вы!» Хусейн ошибся. Горбачев оказался прав.
Танки вошли в город утром 19-го. И просто встали на улицах. Оказалось, что танкисты генерала Лебедя, окружившие Белый дом, вовсе не хотят никого убивать. Телефоны, международная связь продолжали работать. Арестов не было. Не было, собственно, и объявленного комендантского часа: всю ночь по городу как обычно летали машины, и никто никого особенно не пытался задерживать. Военные патрули отсутствовали.
В центре Москвы собирались группы граждан, и среди них были провокаторы КГБ. Они либо звали бить витрины, либо агитировали за путчистов. Но на удивление много оказалось в нездоровой стране спокойных и оптимистичных людей, которые просто пошли к Белому дому и организовали баррикады.
По воспоминаниям журналиста «Коммерсанта» Владимира Гендлина, в критическую ночь с 19 на 20 августа прозвучало обращение журналиста Александра Политковского по громкоговорителю о жестокости военных, убивших защитников в тоннеле у Смоленской площади. «Помню, как мочили в луже носовые платки на случай газовой атаки и гадали, пойдет нас штурмовать “Альфа” или “Вымпел”. Тогда все верили, что делают правильные вещи, потому что жить по-старому никто не хотел. Хотелось свободы, равенства и братства. Наверное, утром 20 августа, когда стало понятно, что штурма не будет и путч провалился, многие и, правда, ощутили немного романтизма и надежд… Один из стоявших друзей у Белого дома через десять лет стал депутатом Госдумы. И первым делом позвонил мне и попросил, чтобы одна моя коллега по “Коммерсанту” прекратила писать плохие вещи про его регион — “а то доиграется”»…
Сейчас защитники Белого дома, по крайней некоторые из них, вспоминают эти события, как и Владимир Гендлин, со смесью здорового цинизма и некоторой досады, уже не возмущаясь кличкой «ЕБелДоСы» (Ельцин — Белый дом — Свобода). Авторство ее за давностью лет забылось, как и двадцатитрехлетний Дмитрий Комарь, двадцативосьмилетний Илья Кричевский и тридцатисемилетний Владимир Усов, которые какое-то время были героями. Обстоятельства их гибели можно истолковать равно и как героизм, и как вопиющее раздолбайство, скверно поставленный и еще хуже сыгранный фарс. Вот репортаж еще одного журналиста — Михаила Каменского — с места событий: «Люди предприняли успешную попытку набросить на триплексы (смотровые щели) БМП штатный брезент, ослепив экипаж. Им мешала сильно нетрезвая блондинка, которая постоянно бегала вокруг машины, пытаясь броситься под гусеницы. В какую-то секунду она оказалась позади машины, БМП резко подала назад, женщина с очевидным суицидным намерением шагнула ей навстречу.
Стоявший рядом мужчина оттолкнул ее, споткнулся и был расплющен гусеницей, машина подала вперед и опять назад, расплющив его повторно. Нетронутыми остались только ноги, которые после боя увезли милиционеры…»
В своем первом воззвании путчисты не скрывали своей приверженности идеалам великой империи — это, похоже, их и погубило. Их заклинания о «единстве Отечества» были не простой демагогией (безусловно, необходимой при всяком путче), но и отражали искреннюю веру заговорщиков в то, что единая империя существует в реальности. Судя по реакции хотя бы маршала Язова, восклицавшего при аресте: «А че? А че такое?», — заговорщики вообще не сознавали, что совершенное ими называется государственной изменой: в течение семидесяти лет в СССР подобные действия назывались сменой руководства.