Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 1)
Шрифт:
Вскрыли коробку, которая занимала почти половину чемодана. Чего тут только не было! Часы и браслеты из золота и платины, кулоны и колье из драгоценных камней, ожерелья тончайшей работы, цепочки, медальоны,
— Прямо как у сказочного Али-Бабы! — воскликнул Комиссаров. — Помните: «Сезам, откройся!»
Все засмеялись.
— Зденек, как ты думаешь, много бы выручила фрау Шмидт, если бы ей удалось продать все это? — спросил Турханов.
— Трудно сказать, но думаю, не один миллион. Вот, например, за это бриллиантовое колье жена американского миллионера без слов выложила бы пятьдесят тысяч
— Вот что, товарищи, — сказал решительно Турханов. — О захвате этих трофеев не говорить никому. Закапывать их в землю тоже нет смысла. Мы все это отправим на Большую землю, сдадим в фонд обороны. А пока начальник штаба вместе с товарищами Кальтенбергом и Яничеком пусть оприходует их по акту, опечатает чемоданы и сдаст под охрану. Я сообщу об итогах операции в Штаб партизанского движения и попрошу прислать самолет...
Комиссия работала допоздна. Савандеев своим четким почерком записал в акт все ювелирные изделия по отдельности. Яничек, как человек, знакомый с ювелирным делом, определял примерную стоимость изделий, а Конрад распределял их по группам. Закончив работу, все трое подписали акт, положили его в чемодан вместе с ценностями, опечатали и сдали часовому. Одновременно Савандеев усилил охрану штаба станковым пулеметом и добавил в команду специальной охраны штаба на марше еще трех бойцов, которые должны были нести опечатанный чемодан. Только после этого члены комиссии пошли отдыхать.
Ночь была тихая и теплая. Свежий воздух, пропитанный ароматом трав, цветов и листвы, вливался в грудь как сказочный эликсир жизни. Слабый свет мерцающих звезд, пробиваясь через густую листву, рисовал на земле фантастические узоры.
Конрад, давай погуляем часок-другой. Что-то не хочется спать, — предложил Зденек, когда они дошли до своего блиндажа.
А я засыпаю на ходу. Пойду вздремну немножко, ответил Кальтенберг.
Как хочешь. Тогда я посижу здесь, — устраиваясь на пенечке, сказал Яничек. — Спокойной ночи!
Смотри не засни сидя! — предупредил Конрад и скрылся в блиндаже.
Зденек остался один. На душе было так хорошо, что не хотелось ни о чем думать, даже шевелиться. Весь партизанский лагерь погрузился в сон. Только изредка с глухим хрустом ломалась сухая ветка под сапогом часового у крайней землянки, и снова наступала тишина.
Вдруг Зденек почувствовал у своего виска что-то твердое и острое. В ту же минуту кто-то шепотом приказал:
— Ни с места! Руки вверх! Стрелять буду!
Зденеку почудилось, что к его виску приставили дуло пистолета, и он в первую секунду даже похолодел от ужаса, но, услышав шепот, тут же успокоился: ведь это был женский голос. Тогда он быстрым движением схватил твердый предмет, который так внезапно коснулся его виска. Оказалось, что это — тоненький палец с острым ногтем. «Эсфирь! — догадался он. — Ах ты проказница! Ну и получишь же ты у меня!»
— Как тебе не совестно. Ты же испугала меня насмерть.
— Испугаешь тебя! Отпусти, а то сломаешь, — не сказала, а прямо проворковала девушка.
Нет, милая, ты от меня так легко не отделаешься!
Пусти. Я же пошутила.
За такие шутки знаешь что полагается? Наказание полагается. На, получай, чего заслужила!
С этими словами он обнял девушку и начал
Нас увидят, уйдем отсюда! — потянула Эсфирь его за руку.
Ну и пускай видят, что тут плохого!
Меня еще никто не целовал... Милый, прошу тебя, уйдем поскорее!
Вместо ответа он прижал ее к себе и увлек в глубь старого ельника. Зная точное расположение постов, они благополучно миновали часовых. Теперь Эсфирь не боялась. Тут было так тихо, что слышно было, как падает засохший лист или хвоя. На какое-то время ей показалось, что в мире, кроме них, нет больше никого: что ж, любовь эгоистична и не выносит свидетелей... Зденек снова прижал Эсфирь к груди, и она, не сопротивляясь, всем своим существом отдалась новому и прекрасному чувству...
Незаметно подкралась предрассветная мгла. С низин со стороны реки Сан поднимался туман. Он быстро окутывал звездное небо. Пора было возвращаться. Эсфирь вспомнила об этом первая. Они поднялись и медленно пошли обратно.
— Скажи, Зденек, ты меня любишь по-прежнему? — со страхом и печалью спросила Эсфирь.
Что за вопрос! — возмутился Яничек. — Разве между нами произошло что-нибудь такое, за что можно было бы меньше любить?
Но говорят, есть такие мужчины, которые девушку любят, а когда женятся на ней, вовсе перестают любить или любят меньше.
Я не из таких, да и ты сама не такая, чтобы тебя можно было меньше любить. Теперь ты для меня еще дороже, и, если понадобится отдать за тебя жизнь, я сделаю это без колебаний.
Я верю тебе. Но все же... Скажи откровенно, если бы здесь была другая девушка, ну совершенно такая же, как я, только чешка по национальности, может быть, ты полюбил бы ее, а не меня?
Любят человека, а не национальность. Конечно, я чех, и мне дорога чешская культура, чешская музыка и искусство... Но это не значит, что я полюбил бы девушку только за то, что она моя землячка. У любви другие законы.
А мне однажды сделали предложение только потому, что я еврейка. Я отказала.
И правильно сделала, — одобрил Яничек. — Говорю это не потому, что, если бы согласилась, ты не стала бы моей женой!
Эх, если бы все думали, как ты, — с тоской прошептала Эсфирь...
По пути Яничек решил зайти к наблюдателям, проверить, как обстоят там дела. Наблюдательный пост находился на краю леса. Надо было только свернуть налево и перейти довольно глубокую балку. Девушка согласилась: она была готова идти хоть на край света, лишь бы побыть с ним как можно дольше.
Наблюдатели должны были окликнуть их и спросить пароль, но, хотя они подошли совсем вплотную, никто их не остановил. Это встревожило Яничека. В самом деле, мало ли что могло случиться за ночь? Выйдя на опушку леса, Яничек явственно услышал мерный стук множества лопат. Взглянув в ту сторону, откуда доносились эти звуки, Зденек увидел: по всему полю рассеялись люди, которые копали что-то.
— Видишь, — спросил он Эсфирь, показывая в сторону открытого поля.
Вижу, — дрожа от страха, ответила девушка. — Это не призраки?