Герои на все времена
Шрифт:
— Уйдут, говоришь? — протянул Кастусь, младший сын Гэли. — Не похоже что-то.
— Уйдут, — упрямо повторил Михна. — Не могут не уйти. Иначе…
— Смерть нам тут, — продолжил Кастусь, набычившись, — по твоей милости. Это ты нас сюда загнал! И теперь не выбраться! Только и остается ждать, пока они до нас доберутся. И доберутся! Не сейчас, так ночью, не ночью, так к утру!
— Ты что, Кастусь? — Михна аж покраснел. — Да я ж спас всех. Живность свою не пожалел!
— А никто не пожалел! Все ее там кинули.
— Верно, — вдруг поддержала сына Гэля, — из-за тебя, латинянина безбожного, они сюда пришли! Это все ты виноват!
По толпе покатился недовольный рокот. Давно уже католики в княжестве Литовском заполучили себе привилегии и права, которые и не снились православным. Вот и тлела злоба, как торфяник летом: издалека не видать, а подойдешь ближе — так и пышет жаром. А если сделаешь лишний шаг — провалишься. И сгоришь заживо.
— Точно! — шумел народ. — Правду бабка говорит! Вот выкинем старосту нечисти на поживу, может, они и уберутся! Давай, мужики!.. На вилы его!..
— Только суньтесь! — рявкнул староста, прижавшись спиной к стене и бешено выписывая топором блестящие кольца. — Покрошу!
Толпа замерла в нерешительности. Снаружи оживились волколаки. Михна тяжело дышал, загнанно озираясь.
— Назад! — рявкнул кто-то сзади. — Назад, холера вас разбери! Живо!
Селяне обернулись — за их спинами стояли двое: Карп и его сын Сымон. Первый целился в толпу из ручницы, умостив ее на сошку, а второй сжимал широкую саблю.
— Отошли от Михны, — приказал Карп. — Ну!
Селяне враз поникли и быстро разбрелись по амбару.
Как и не было ничего.
Староста украдкой выдохнул и вытер вспотевший лоб.
— Крысы, — бросил Карп. — Надо думать, как спастись, а вы готовы друг другу глотки драть. Тьфу!
— Никак нам не спастись, — подал голос Кастусь, — только и осталось, что смерти ждать-дожидаться.
Карп молча развернул ручницу в сторону парня. Кастусь съежился и быстренько спрятался за спины односельчан.
— Что ж ты так, — прошамкал дед Антось, — малец спужался, а ты ему таким грозишь. Креста на тебе нет.
Шляхтич открыл было рот, чтобы возразить деду, но его опередил сын:
— Креста! Креста нету! — завопил Сымон, аж волколаки снаружи подхватились.
— Ты что такое говоришь, сын? Я ж отец твой!
— На околице креста нету! Понимаете?! Его буря ночью вырвала!
— А Боже ж, мой Боже, а что ж это делается! — ахнула бабка Гэля. — Вот отчего волколаки пришли! Ай, Боже-Боже!
— Гэля верно говорит, — кивнул Михна. — Креста нет — вот они и навалились.
— Надо поставить крест! — воскликнул Сымон. — И все!
— Все, да не все, — вздохнул Михна. — Кто ставить-то будет?
— Да я и поставлю!
— И не думай, — взвился Карп. — Не пущу!
— Батька! Нету у нас другого выхода! Только
— Не думай даже! Другие пусть идут!
— Ты что, Карп? — вмешался староста. — Какие «другие»? Эти, что ли?
Карп глянул туда, куда указывал староста. Мужики усиленно рассматривали что-то в полу, бабы прятали лица в платках и ладонях. И только дети смотрели прямо и безотрывно. И глазенки их пронзали до самого дна.
— Нам с тобой не справиться, — продолжал Михна, — старые уже. На Сымона вся надежда.
Юноша закивал:
— Я смогу, отец, правда. Мне только до креста добраться и — поставить его. А там они меня не тронут.
— Михна, — не обращая внимания на сына, Карп заглянул в глаза старосте, — мы с тобой вместе возле Грюнвальда под одной хоругвью стояли. Одумайся! Ты ж моего сына на смерть посылаешь. Он у меня один на старости лет остался?! Нету у меня никого, кроме него! Нету!
— Батька, — ответил Сымон за старосту, — я сам иду. Просто по-другому нельзя.
— Молчи, дурень! — замахнулся на сына Карп.
Сымон перехватил отцовскую руку и, пристально глядя в глаза, отчеканил:
— Делай что должно — и будь что будет. Ты сам меня учил.
Юноша резко повернулся и бегом кинулся к стене амбара, где лежала лестница.
— Сынок!!! — Карп рванулся за сыном, но безучастные до того мужики враз повисли на нем. Михна отвернулся, чтобы не видеть, как они поясами связывают отбивающегося шляхтича.
Сымон торопливо, отчаянно вскарабкался по лестнице к слуховому окошку под самой крышей и, как в омут, нырнул в сгустившиеся сумерки. Он ни разу не обернулся.
Михна достал кресало, кремень и трут из мешочка на поясе и запалил подвернувшееся под руку тряпье. Когда немного разгорелось, осмотрелся.
Посреди амбара, не шевелясь, лежал крепко связанный Карп. Лицо его было в крови. Вокруг шляхтича топтались мужики.
Михна подобрал ручницу.
— Отойдите от него, — приказал он мужикам. — Если что — он обезумел и сам не понимал, что делал. Понятно?
Мужики закивали и заулыбались — им вовсе не хотелось участвовать в избиении шляхтича. А тут — никакого преступления, только польза. Для всех.
Михна оглядел односельчан. Горящее тряпье давало мало света, и он с трудом различал лица тех, кто был ближе всего. Зато глаза остальных, отражающие огонь, видел очень хорошо. Слишком хорошо.
— Будем ждать, — сглотнув, сказал староста. — Будем ждать. И — молиться.
Время тянулось медленнее, чем перед атакой рыцарской «свиньи», когда стоишь в первом ряду. То и дело снаружи раздавался вой и рычание. Волколаки не единожды пробовали попасть внутрь, но амбар был им не по зубам. Людям даже не пришлось отбиваться — стены служили надежной преградой для нечисти.