Герои на все времена
Шрифт:
— Это обморок, батюшка. И ударилась, когда падала, но ничего страшного.
— Давай перенесем ее на кровать, сын мой.
Они подняли вдову, и Кастусь не сдержал удивления:
— Надо же! Какая она легкая!
— Это плохо, — буркнул священник.
Они уложили девушку на кровать и вышли в сени. С улицы уже спешили соседи с топорами да вилами.
— Все хорошо, — поднял руку Тарашкевич, успокаивая местичей. [33] — Алесе Бочке стало плохо. На ее счастье мы оказались рядом. Пришлось прочитать молитву, и теперь с ней все хорошо.
33
Местич (бел.) — житель города. Происходит от старинного слова «место», обозначающего крупный населенный пункт. Отсюда же слово «местечко» — небольшой населенный пункт.
— Бабку Тэклю кликни, — сказал один из прибежавших сыну.
Мальчишка кивнул и убежал. Соседи тоже стали расходиться, негромко переговариваясь.
Тарашкевич и Кастусь дождались прихода старухи и отправились к церкви, рядом с которой, во флигеле, отец Ян и жил.
Шли они молча. Доктор несколько раз порывался что-то сказать, но, глядя на потемневшее, хмурое лицо священника, сдерживался. Наконец, когда они уже зашли во флигель и распалили лучину, он решился:
— Батюшка, так что же это было? Я ведь ясно видел Адама, я уверен в этом. Но как это возможно? Ведь я сам осматривал его после смерти.
Тарашкевич потер лицо ладонями:
— Отчего он умер?
— Не знаю. Я никогда раньше не встречался с такой болезнью. Он буквально сгорел за три дня. Хотя никакой лихорадки не было. Адам просто лежал и умирал. Я и кровь ему пускал, и отварами поил — без толку. Ему только хуже становилось. На четвертый день он умер. Зачах, как говорят старики. Я слышал про такие случаи. Где-то в Румынии было что-то похожее. В городке каком-то. Как же его…
— В Румынии, — медленно повторил за ним Тарашкевич. — Ох…
Священник опустился на скамью, держась за сердце.
— Отец Ян, что такое? — засуетился доктор.
— Ничего, не обращай внимания, — скрипнув зубами, с трудом улыбнулся Тарашкевич. — Сейчас отпустит. Сейчас…
Доктор бросился к ведру в сенях, принес ковш воды. Священник, поблагодарив, отпил.
— Все хорошо, — сказал он наконец заметно окрепшим голосом, — отпустило сердце. Спасибо за заботу.
Доктор сел рядом:
— Батюшка, так что же это было?
Тот ответил вопросом:
— Когда ты учился в Вильне, [34] в университете, слышал ли ты еще о таких случаях?
Рагойша задумался, потом сказал:
— Кажется, и в Венгрии было что-то подобное. Давно, правда, лет сто назад. Медики ни тогда, ни сейчас не смогли этого объяснить. А я сам и не знаю, что об этом думать. Вот был бы здесь мой наставник университетский, профессор Риальди, он бы живо во всем разобрался. А я…
— Когда я отпевал Адама, — пробормотал священник, — у него лицо совсем не заострилось, и трупных пятен не было… Господи, смилуйся над нами.
34
Вильня (бел.) — современный Вильнюс. Культурный, экономический и политический центр Великого княжества Литовского. Не утратил своего значения после присоединения земель ВКЛ к
— Что такое, батюшка?
Священник повернулся к доктору:
— Не хотел я в это верить. И все не верил. До самого конца не верил. Пока Адама верхом на Алесе не увидел. Мы, сын мой, столкнулись с упырями.
— Кем? Я много сказок да баек слышал, но о таких — никогда.
— Просто они еще не добрались сюда. То есть раньше не добирались, а сейчас добрались, — поправил себя священник. Отпив воды, он продолжил: — Южнее Припяти их называют упырями. В Пруссии и Франции — вампирами. Этой заразе уже больше двухсот лет. И никто не знает, откуда она взялась. Одни говорят, что ее завезли генуэзцы, плававшие в Ост-Индию. Другие утверждают, что болезнь пришла из Португалии или Испании, вместе с первым вест-индийским золотом. Третьи доказывают, что зараза лезет с юга, от турок.
Тарашкевич немного помолчал, потом продолжил:
— Это болезнь, и ее, ты прав, не знают как лечить. Она не чума или холера, поэтому двигается очень медленно. Я не думал, что нас она коснется. Все надеялся, что обойдет стороной. Молился каждый день…
Кастусь недоверчиво покрутил головой:
— Возможно ли это, отец Ян? Чтобы была болезнь, а ее даже никак не назвали.
Священник промолчал, а Кастусь ответил себе сам:
— А вообще-то может. Ведь многие болезни еще сто лет назад не знали. А откуда вы знаете о них, батюшка?
— Я, — глухо сказал Тарашкевич, глядя в пол, — родился в Полесье, в маленькой деревушке. Сейчас ее уже нет, поэтому не важно, как она называлась. Когда мне было шесть лет, в деревню вернулся старик. Когда-то он сбежал в Запорожскую Сечь, был в разных странах, а закончить свой век решил на родине. Он прожил всего полгода, а потом тихо отошел.
Священник вздохнул, Кастусь внимательно слушал. Трещала лучина.
— Никто не заподозрил худа. Отпели, схоронили и забыли. А потом он пришел к дочке своей сестры. Не знаю, что он с ней делал, но девица вскорости сгорела, как свечка. Так же, как Адам.
Кастусь шумно сглотнул. Отец Ян с трудом поднялся и, сменив лучину, продолжил рассказ, опираясь на стол:
— Не знаю, как так вышло, но люди ничего не заподозрили. Схоронили девушку. Упырь стал приходить к ее матери, вдове. А. потом рядом слег еще один мужчина — к нему упырь не ходил, но тот все равно отошел. И они стали наведываться в деревню вдвоем.
Тарашкевич замолчал, прикрыв глаза рукой, словно вспоминая что-то.
— И что же, батюшка?
— Люди пошли на кладбище, чтобы отрыть могилы, но тогда случился паводок, небывало сильный. Вода стояла высоко, даже кладбище залило. Люди не смогли добраться до могил упырей… После этого осталось только бежать.
Кастусь молчал. Отец Ян тоже. По стенам ползали красные тени, отбрасываемые тонким огоньком лучины.
— Но бежать, когда здесь скотина и добро… Тогда на могилы опустили дубовые колоды — в народе говорят, что это не дает упырям подниматься, — и понадеялись, что это поможет. Не помогло. Упыри снова пришли, а утром от лихоманки слегла одна женщина.
— Что с ней сделали, отче?
Тарашкевич поджал губы, кашлянул в кулак, сказал бесцветным голосом:
— Убили, Кастусь. Не стали дожидаться, пока она превратится в упыря.